Звездные гусары

– Вы, Татьяна Николаевна, умеете лазить по деревьям? – спросил Штофреген, подавая своей спутнице руку, чтобы она не споткнулась в темноте парка.

Этот разговор происходил спустя почти месяц после бегства и поисков Стефании; Штофреген отбыл все свои дополнительные дежурства и даже сумел взять увольнительную на целых два дня. Татьяна Николаевна упросила отвести ее в то место, где была найдена Стефания. Верный обещанию не предавать доверия девочки, Штофреген ни словом не обмолвился насчет всех тех историй, которые она ему рассказывала. Впрочем, в присутствии Татьяны Николаевны вряд ли какая-то посторонняя мысль вообще могла посещать Штофрегена; он думал только о той, что шла сейчас рядом с ним.

Угадав в ее молчании улыбку, Штофреген сказал:

– Будь вы обезьянкой, мы бы с вами сейчас безопасно пробирались поверху, перескакивая с ветки на ветку.

Под его ногой хрустнул сучок.

– Осторожнее, здесь, кажется, яма… А вы любите обезьян? – спросила Татьяна Николаевна.

– Обожаю! – с жаром ответил Штофреген.

– В таком случае вам бы стоило обратить больше внимания на Аннет… – заметила Татьяна Николаевна.

– Аннет? – Штофреген споткнулся и едва не рухнул в ту самую яму, о которой его только что предостерегали. – Господь с вами, Татьяна Николаевна, какая же она обезьяна? Обезьяны все прехорошенькие, и среди них много умниц, и они ценят доброту и силу, в то время как Аннет, насколько я успел заметить, предпочитает мужчин слабых и…

Узкая душистая ладошка быстро коснулась его губ и отдернулась, уколовшись о жесткие светлые усы.

– Нет, лучше уж молчите! – прошептала Татьяна Николаевна. – Вы злословите как девчонка!

– Это комплимент, – сказал Штофреген. – Никто не умеет злословить так замечательно, как девчонки! Да и вообще среди них встречаются чудесные экземпляры…

Он подумал о Стефании и улыбнулся.

– Я тоже люблю обезьян, – непоследовательно сказала Татьяна Николаевна.

Они остановились. В темноте ясно было слышно журчание невидимой воды. Перед ними, очевидно, простиралась канава.

Штофреген вынул из кармана фонарик и посветил. Деревья на другом берегу, вырванные из мрака маленьким желтым лучом, показались чужими, инопланетными. Штофреген погасил свет, возвращая мир в первозданную черноту.

– Здесь не пройдем, – сказал он. – Слишком широко. Вам не кажется, что мы заблудились?

– Дальше, по-моему, была переправа, – заметила Татьяна Николаевна, не отвечая на последнюю фразу.

Они двинулись вдоль канавы, ничуть не огорченные этой задержкой. Татьяна Николаевна говорила сперва о землянике, потом об отваре шиповника – что это гадость на вкус, а польза от него преувеличена гомеопатами и по большей части она только психологическая. Затем Татьяна Николаевна перешла к разбору книжки некоего современного автора и явила себя достойным потомком одного из ядовитых мемуаристов, прославивших род Терентьевых-Капитоновых.

Штофреген больше слушал голос и дыхание, нежели слова, и дважды был в этом уличен, особенно во второй раз, когда невпопад признался в том, что счастлив.

– Счастливы? – переспросила Татьяна Николаевна чрезвычайно строго. – И чем же вы счастливы? Тем, что господин Баландин написал дрянную книгу?

– Да? – рассеянно сказал Штофреген. – Ну и что? Вам-то есть ли нужда ее читать, да еще с таким жаром пересказывать?

– Но ведь это часть литературного процесса.

Она задохнулась, и в наступившей тишине опять стало слышно журчание воды. У Штофрегена что-то екнуло в самой глубине сердца, и он ощутил вдруг собственное всемогущество. Это длилось лишь мгновение, но Штофреген знал, что такого мгновения хватило бы для создания новой вселенной.

Он потянулся к Татьяне Николаевне и осторожно поцеловал в висок. Она вздрогнула:

– Да вы меня совсем не слушаете!

– Да, – пробормотал он.

– Вы – обезьяна!

– Да, – повторил он.

Она постояла немного, прижавшись к его боку и подставляя под его губы то висок, то макушку, потом уселась на бревно – едва ли не на то же самое, где отдыхал Штофреген во время поисков Стефании. Штофреген тоже сел рядом.

– Мы в ловушке, – сказала Татьяна Николаевна. – Канава везде. Мы – на необитаемом острове.

Штофреген опять посветил фонариком. Пейзаж, их окружавший, был фантастическим и диким. Здесь охотно верилось в то, что Стефания родом с другой планеты и что Татьяна Николаевна несколько недель принимала ее за куклу. Здесь верилось во все, даже в невозможное. Сновидения бродили поблизости, не менее реальные, нежели гигантские леопарды или допотопные птицы размером с башенный кран. Под лучиком фонаря оживали попеременно то шевелящийся лист, то черный провал между кустами, то растопыренный пень с явно зловещими намерениями.

– Вы заметили: сегодня совсем колокола не слышно? Наверное, ветром относит, – сказала Татьяна Николаевна. – Вы замечали, что ветер всегда знает, когда нужен колокольный звон, а когда человека следует лишить его? И это не наказание, нет, но какой-то урок…