— Я вас хорошо понимаю, Марина, устало сказал Валенс, — но должен сказать, что вы не правы. Вы побывали в бою, увидели отступление, и нервы немного расшалились. Вот вам и кажется, будто все уже погибло и от того, сделаем ли мы лишний десяток самолетов, зависит судьба всей войны. В панике вы даже утратили перспективу, а это очень плохо, когда человек теряет перспективу. Партия говорит нам сейчас: беритесь в полную силу за экспериментальную работу, потому что придет время, когда надо будет доказать всему миру, что даже во время войны мы работали и не только не отстали, а, наоборот, сделали гигантский шаг вперед. Вполне возможно, что мы не успеем закончить всю экспериментальную работу к тому времени, когда будет одержана победа. Придется построить десятки новых моделей, испытать их, довести до такого состояния, чтобы летчик мог быть вполне уверен в своей машине, мог полностью использовать неслыханную скорость реактивного самолета. Пройдет очень мало времени, вы успокоитесь и убедитесь в справедливости моих слов. И чем скорее это произойдет, тем лучше.
Он замолчал, и несколько минут в комнате было тихо.
— Тут нечего сомневаться, Марина, — сказал Крайнев, — мы все поняли, что надо работать. Перспективу может потерять один человек, но партия наша не теряет перспективы никогда. И если партия нам приказывает делать именно это, то не может быть никаких сомнений. Перед нами сейчас только одна задача — работать так, как от нас требуют, дать все, что от нас хочет получить армия как можно скорее.
Отворилась дверь, и в комнату вошла Валя. Она была в летном комбинезоне, шлем держала в руке. Наступала зима, срывался снежок, и звонкий уральский морозец сковывал лужицы. На летном поле было ветрено и морозно. Приходилось тепло одеваться.
Лицо Вали горело румянцем. Видимо, она очень быстро шла, а может быть, даже бежала.
— Адам Александрович, — на ходу сказала она, ни с кем не поздоровавшись, — аэродром придется расширять. На нем реактивный самолет не посадишь. Ой, Марина, — вдруг узнала она девушку, — как же ты осунулась, хорошая моя!
И она бросилась к Марине, обняла ее.
Вместе с Валей в комнату вошел дух деловитости. Марина ясно увидела, что люди здесь уже работают на полную силу и для каких-то колебаний или сомнений места быть не может. И весь ее предыдущий разговор вдруг показался ей неуместным. Надо было тотчас же приниматься за работу, чтобы действительно реактивные самолеты как можно скорее появились в небе войны.
— И еще одно я хочу сказать, товарищи инженеры, — продолжала Валя, выпуская Марину из своих объятий, — без работы я здесь сидеть не намерена. Постарайтесь как можно скорее предоставить мне материал для опытов. Чтоб было на чем летать. Повторяю — лучше мне, конечно, немцев бить, но если уж такая моя судьба, то ничего не поделаешь — давайте мне самолеты испытывать.
— Вот видите, Марина, за что нам надо браться, — сказал Валенс. — Для сомнений нет места. А Валя права на все сто процентов — надо работать, а не сомневаться.
Думаю, что все эти разговоры можно считать законченными. Сегодня устраивайтесь, Марина, товарищи вам помогут, а завтра приступайте к работе.
Марина не успела ответить. Дверь распахнулась, и на пороге появился майор Полоз. Лицо его было спокойным, чуть ироническим. Звезда Героя Советского Союза виднелась на гимнастерке. Он был один из первых пилотов, которые на войне получили почетное звание Героя Советского Союза.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался он, — вот и я прибыл к вам на работу. Отвоевался. Видимо, и без майора Полоза можно немцев разбить.
Губы его болезненно дернулись, видно было, как тяжело ему сейчас, в такое горячее время, очутиться далеко от фронта.
— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ Валенс, — продолжал он. — На должность главного испытателя самолетов. Очень мне хочется знать, есть ли хоть на что посмотреть или напрасно майора Полоза оторвали от важного дела?
— Садитесь, товарищ Полоз, — предложил Валенс. — Прежде всего, устраивайтесь, а работа для вас найдется.
Полоз обвел глазами присутствующих, и все невольно опустили глаза. Сердце каждому сверлила одна и та же мысль: Полоз еще не знает о смерти Веры Михайловны. Потому-то он такой шумный и веселый, вопреки горечи неожиданного назначения.
А Полоз опустился в кресло и продолжал:
— Вызывает меня командующий и говорит: поедешь на почетную работу — век бы мне этой работы не видеть! Я отказываюсь, а он смеется, говорит — странное дело, к собственной жене на завод отказывается ехать человек…
Марина не выдержала. Судорога свела ей горло. Перед глазами опять встала разбитая машина в далекой украинской степи и белое как мрамор лицо Веры Михайловны в кабине.
— Что с вами, Марина? — Полоз бросился к ней.
Девушка ничего не ответила. Она вскочила и выбежала из комнаты. За дверью послышались ее рыдания.
— Что здесь, произошло, товарищи? — Лицо Полоза вдруг потемнело.