Звездные крылья

— Мне очень жаль, что вы не ознакомились с работами нашего института, в частности с моими, до того, как взялись за этот проект. Вы могли бы сконструировать действительно современную машину, а так весь ваш труд на девяносто пять процентов пропал даром. Вы изобрели уже давно изобретенное. К сказанному я могу только добавить предложение переехать в Киев и работать в нашем институте.

— Чужими руками хотите жар загребать, товарищ Крайнев, — тихо и зло сказала Марина. Дышать ей стало трудно. Она уже ненавидела Крайнева всем своим существом, и Юрий это почувствовал.

— Если бы вы увидели наши работы, если бы сравнили наши машины с вашим очень еще примитивным самолётом, вы бы никогда не произнесли таких резких и несправедливых слов, — спокойно, без тени раздражения ответил Юрий.

Марина перевела взгляд на Барсова, который был очень обескуражен всем, что происходило на его глазах, и взяла чертежи. Порывисто сунула в портфель тугие листы, щелкнула замками и поднялась.

— Всего хорошего, Николай Александрович, я еще зайду к вам перед отъездом, — сказала она, повернулась и пошла по дорожке к калитке.

Сделав несколько шагов, остановилась и, обращаясь к Крайневу, спросила:

— Значит, вся моя работа проделана напрасно?

Крайнев промолчал. Марина подождала немного и быстро, уже не оглядываясь, пошла, почти побежала к выходу. В саду и на веранде воцарилась гнетущая тишина. Все это было очень неприятно, но Крайнев твердо знал, что поступить иначе не мог.

— Как это неприятно, — сказал Барсов с искренним огорчением. — Так всегда бывает, когда кто-нибудь плохо подготовится к работе.

— Она очень талантлива, — сказал Крайнев. — С первого раза открыла то, до чего я дошел только в четвертой модели.

— Жаль, как жаль! — еще раз вздохнул Барсов.

Они сидели рядом, молчаливые, углубленные каждый в свое. Говорить не хотелось, настроение было испорчено.

Солнце уже клонилось к западу, приближаясь к верхушкам невысоких гор. В воздухе повеяло прохладой. Барсов встал с кресла, Юрий тоже поднялся. Они смотрели на море, на холодную и блестящую, как ртуть, воду.

— Пройдемте в кабинет, — сказал Барсов. — Я покажу вам кое-что интересное. Быть может, это пригодится в вашей работе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тучи колючих снежинок пролетали над строительством. Норд-ост гнал их с каждой минутой все быстрее, не давая лечь на землю слоем прочного снега. Ледяная крупа впивалась в лицо, как иголки.

В конторе прораба пятого участка строительства авиационного завода было светло. Маленькое, наскоро сбитое строение временной конторы содрогалось под порывами ветра. Ничто не защищало его от метели. Цех пятого участка — будущая теплоэлектроцентраль завода — существовал пока что только в чертежах, и лишь глубокие, полузанесённые снегом котлованы указывали места, где со временем поднимутся высокие стены.

В маленькой комнате стоял раскаленный докрасна чугунок, стол, несколько скамей вдоль стен. Над столом висели ходики с бутылкой чернил вместо гири. Прямо на столе, время от времени поплевывая на раскаленный чугунок, сидел прораб пятого участка — Михаил Петрович Полоз.

Перед ним лежали только что полученные большие синие листы, на которых белыми линиями были обозначены контуры теплоэлектроцентрали, чернела подпись начальника строительства в уголке последнего квадрата. Полоз внимательно просматривал их, сначала поодиночке, потом складывал в различных комбинациях, чтобы снова по порядку разложить на столе.

За окном бесновался ветер, но Полоз не обращал на него внимания. В конторе было тепло и тихо, и можно было спокойно поразмыслить над чертежами. Прораб мысленно производил расчеты, перекладывая листы, сердито дымил папиросой, а иногда ругался вслух.

Полоз имел для этого все основания. В проектных конторах всю осень мариновали окончательный проект и рабочие чертежи теплоэлектроцентрали, и только вчера они были получены на строительстве.

Таким образом завтра все будут ему сочувствовать, соглашаться, что строить ТЭЦ зимой почти невозможно, ссылаться на трудности, ругать проектную контору, — одним словом, произойдет один из тех разговоров, которых Полоз терпеть не мог. И самое неприятное заключалось в том, что всем известен срок пуска завода — первое июня; изменить этот срок никто не имеет права, и из создавшегося сложного положения он, Полоз, должен выкручиваться один. Правда, это легче сказать, чем сделать, но придумать что-то необходимо.

Полоз неприязненно посмотрел на большие синие листы. Черт бы их побрал! Ждал четыре месяца, а теперь, когда получил, из-за них одни лишь неприятности. Он сдвинул чертежи на край стола, вынул из кармана блокнот, закурил новую папиросу и стал подсчитывать дни.

Огонь в чугунке угасал. Крутые его бока уже давно покрылись сизой окалиной холода. Ветер снова гулял по конторе, и снежинки не таяли на подоконнике.