Звездные самураи

— Господи, Барб! Ведь нам потребовалось около трех часов, чтобы уйти оттуда. Я понимаю, что полковнику Лоутону хочется занять нас чем-нибудь, чтобы мы не теряли присутствия духа, но вот так кидать людей то туда, то обратно просто глупо!

— Боско, это совсем не глупо.

— Тогда я наверное чего-то не понял.

В глазах Истмана сквозило что-то вроде жалости.

— Да, не понял. И именно поэтому тебе никогда не стать полковником.

Шадболт вздохнул.

— Зато ты по-видимому все мне с легкостью можешь объяснить.

— Это же ясно как божий день, Боско. — Он помахал рукой. — Как божий день. Каньцы окружили станцию своими зондами, через которые пристально наблюдают за нами. Это наверняка. А их большие корабли не более чем в двух часах от старта и они подглядывали за нами с поверхности планеты, поскольку мы сто раз не меньше засекали на корпусе дипольные отпечатки их сканеров. Они видели как мы сбросили кольцо и видели как наши люди покидали верхние уровни кормовой части без всяких там голографий. Они видели, что все наши находятся на боевых постах, как и следует если мы ожидаем скорого нападения. Каньцы видели, как мы уходим с верхних уровней кормы, Боско. Они не могут не верить тому, что регистрируют их сенсоры. — На лице Истмана появилась кривая усмешка. — Поэтому они не сразу сообразят, что мы снова отправили туда людей находясь в режиме радиомолчания.

— Ты хочешь сказать, что мы готовим им засаду? — спросил Шадболт, вопреки себе захваченный этой блестящей идеей.

— Ну да. Мы совершенно скрытно вернем людей на корму. В полной тайне и под прикрытием голоизображения. Что касается их сканеров, то по их данным мы все по-прежнему сидим за пультами, на боевых постах или в орудийных башнях и готовы отражать их нападение. Корабли Ю Сюйеня подойдут сюда в 2.30 т на нас обрушатся тысячи каньских солдат — гораздо больше, чем сумели бы одолеть наши пушки. Они будут думать, что застали нас врасплох и начнут при помощи резаков пробираться внутрь станции. — Теперь на лице Истмана была уже просто улыбка. — Но поскольку внутри их будут поджидать наши люди, у них просто не останется времени на то, чтобы пробраться далеко и рассеяться. Считай все они уже покойники. Может быть после этого сёгун решит на чьей он стороне.

— Надеюсь ты прав.

— Конечно прав. Сделай одолжение, Боско. — Он вытащил бумажник. Шадболту уже приходилось его видеть : это был старый дипломатический бумажник, предназначенный для хранения приказов. Но вместо приказов внутри оказался аккуратный бумажный конверт. На нем было написано имя Аркали Хавкен.

— Если меня вдруг убьют, а ты останешься жив, будь добр, передай его от моего имени.

Шадболт неохотно взял конверт.

— А с чего ты решил, что ты погибнешь, а я уцелею?

Знакомая полуулыбка Истмана снова мелькнула на его лице.

— Давай просто считать, что теперь судьбе, чтобы помешать мне сказать Аркали что я о ней думаю, придется убить двоих.

Почувствовав в животе опасное шевеление, Шадболт снова вытащил фляжку и отхлебнул. Крепкий напиток заставил его вздрогнуть.

— В чем дело, Боско? Кто-нибудь топчется по твоей могиле?

Шадболт протянул ему фляжку и Истман тоже сделал глоток.

— Ну и фразочки же у тебя, Барб.

Они облокотились на пульт и поговорили еще немного и Шадболт понял, что перспектива боя подняла настроение Истмана больше, чем его самого могло бы приободрить любое количество пятизвездочного. Даже забавно, как люди крепли духом — взять хотя бы тот день, когда он узнал об объявлении войны, когда он впервые узнал о силах противника, когда он получил приказ натягивать скафандр и идти подкарауливать каньцев. У него в эти моменты возникало чувство, что внутренности вот-вот вывалятся через задницу. Но сейчас Истман разительно отличался от всех, с кем ему когда-либо приходилось иметь дело. Похоже сейчас накануне столкновения он и вправду пришел в прекрасное расположение духа и в таком приподнятом настроении стал таким же как и прежде. Он говорил о своих надеждах, как будто они были его намерениями, а о намерениях так, будто они стали свершившимся фактом. И в сознании Истмана, ясная как звездный свет, гнездилась надежда, намерение — уверенность — что сегодня он всем докажет насколько он отважен. И так безудержна будет эта его отвага, так очевидна, что у Аркали Хавкен просто не останется иного выбора как увидеть его в совершенно ином свете.

Вся эта идея обречена на провал, подумал он, когда Истман наконец ушел. Как же мужчина может настолько плохо разбираться в женщинах? Неужели он и впрямь рассчитывает, что она вдруг как по волшебству влюбится в него только потому, что он сумеет убить несколько каньцев голыми руками? Неужели он действительно воображает, что именно она, больше всех прочих женщин ценит мужскую храбрость? Неужели он все еще думает, что она когда-нибудь выбросит из сердца Хайдена Стрейкера? И что он, черт побери, имел в виду, когда упомянул о предстоящем выборе сёгуна?

13