Звездные судьбы. Исторические миниатюры

От греха подальше она назначила Густава генералиссимусом шведских войск, находившихся в Германии, где он пробыл три года и одержал целый ряд блестящих побед. За время его отсутствия руки шведской коровы просили оба сына датского короля, герцог Бранденбургскии Фридрих-Вильгельм и польский король Ян-Казимир. Всем этим женихам было отказано. Затем вернулся кузен, ещe более влюбленный и ещё более одержимый идеей брака. Но на настойчивые просьбы сената от имени народа избрать себе в супруги единокровного принца, Хрис-ia ответила:

— Вот уже несколько лет, как меня убеждают выйти замуж. Не могу не одобрить тех, которые, любя отечество, желают предотвратить от него бедствия, могущие постигнуть его в том случае, ежели бы Бог призвал меня к себе без назначения мне преемника. Эта забота больше всех касается меня. так как счастью родины я посвятила свою жизнь с той самой минуты, как стала управлять королевством. Брак налагает обязательства, мнe ещё неведомые, и я не могу сказать, одолею ли я когда-нибудь питаемое к ним отвращение. Между тем для блага королевства я должна принять меры не столь полезные для меня лично, зато надежные для его блага. Посему я желаю назначить преемника, который будет хранителем подданных моих и попечителем об их счастье. Все качества такого правителя я нахожу в принце Карле-Густаве: в жилах его течет королевская кровь, и желала бы, чтобы именно на нем остановился народный выбор.

Эта пламенная речь нисколько не убедила господ сенаторов, и пришлось собирать сенат, который поддержал королеву в её намерении. Был составлен акт о престолонаследии. Карл-Густав получил титул королевского высочества и… разобиженный, удалился в добровольную ссылку на остров Эланд, выражая надежду, что ледяное сердце его кузины когда-нибудь смягчится. Та же меньше всего думала о замужестве, ибо была занята приготовлениями к коронации, до сих пор откладывавшейся по непонятным причинам.

В 1650 году торжество состоялось в Стокгольме, с чрезвычайной пышностью, под звон колоколов и пушечную пальбу. Из собора, где происходило миропомазание, во дворец Христина ехала в золотой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней. Молва о величии королевы Севера молниеносно разнеслась по Европе, падкой до всего эксцентричного и экзотического.

Христине было в ту пору около двадцати пяти лет. Ростом она была ниже среднего, и в манерах её проскальзывали чисто мужские черты и ухватки. Выразительные голубые глаза, орлиный нос, волевой подбородок — все это также могло принадлежать мужчине. Только голос был по-женски нежен, но королева умела придавать ему в случае надобности чисто мужскую властность и резкость. Своему туалету она уделяла не более четверти часа (и это в тот век, когда роскошь женских нарядов доходила до баснословия, а на сооружение прически тратились часы!), рукава её платьев были нередко порваны и испачканы чернилами. На намеки о неряшливости Христина огрызалась:

— Занимаются собой тe, кому больше нечего делать!

Ей-то было чем заняться. Помимо государственных дел, королеву по-прежнему занимали научные проблемы, причем в наставники себе она избрала одного из величайших ученых того времени — Декарта. Занятия начинались ежедневно в пять часов утра и длились два часа, после чего королева почти столько же времени посвящала изучению греческих и латинских классиков. Но место скоропостижно скончавшегося Декарта занял доктор Бурдело — человек, безусловно, талантливый, однако с темным прошлым и склонный к интригам. Именно его молва называла первым любовником Христины Шведской, которой к тому времени исполнилось двадцать семь лет.

Доктора Бурдело сменил французский посланник Шаню, его, в свою очередь, испанский посланник Пимантель. Последнего королева без затей поселила в собственном дворце и проводила в его обществе целые дни, к крайнему негодованию шведской аристократии. Ему удалось невозможное: склонить убежденную лютеранку Христину к принятию католицизма.

Страна возроптала, а королева внезапно осознала, что роль самодержицы ею уже отыграна и пора переходить к роли обыкновенной женщины. В 1654 году она написала французскому посланнику Шаню следующие строки: