Звездный час Уилта

Между тем снаружи вдоль ограды уже выстроились «матери против бомбы». Сковавшись наручниками рука к руке, они образовали живую цепочку, которая перегородила въезд на базу. Крайние укрепили свои наручники на ограде висячими замками. Цепочка пустилась отплясывать что-то наподобие канкана, скандируя:

– К чер-ту пуш-ки! Мир на-ро-дам!

Демонстранток обступили операторы с телекамерами и кучка фотокорреспондентов. Над головами «матерей» лениво покачивался на ветру огромный воздушный шар престранного вида. Он смахивал на жилистый напряженный пенис, а по бокам виднелись загадочные надписи: «Роддом бы, а не бомбы» и «Пусть крылатые ракеты вам и делают минеты». На глазах Уилта и Эрвина шар, который, очевидно. накачивали водородом, стал раздуваться, складки на его пластиковой оболочке разглаживались, утрачивая сходство с крайней плотью, и наконец летучий агитчлен превратился в гигантскую ракету.

Полковник Эрвин, который только что любовался, как перепачканный мазутом лейтенант Хара пытается встать на ноги, при виде надувной ракеты затуманился:

– Старый бомбардяга этого не переживет. Думаю, и президент будет не в восторге. Вон сколько телевизионщиков понаехало: всенепременно отведут чертову фаллосу лучшее эфирное время.

Из-за угла вылетела пожарная машина, а следом – джип, за рулем которого сидел майор Глаусхоф. Его правая рука болталась на перевязи, лицо пылало.

Капитан Форчен встревожился:

– Если пожарные вляпаются в мазут, десятка три «матерей» унесут отсюда вперед ногами.

Но машина остановилась благополучно, пожарные бросились раскручивать шланги.

Снаружи к живой цепочке подкатил полицейский автофургон. Инспектор Роджер и сержант Ранк вытаращили глаза на демонстранток. «Матери» скандировали, выкидывая ноги, пожарные поливали мазут и лейтенанта Хару пеной, а майор Глаусхоф здоровой рукой подавал знаки подразделению охраны территории объекта, которое выстроилось на безопасном расстоянии от «матерей» и приготовило канистры с паралитическим газом.

– Стойте, олухи! – гаркнул Глаусхоф. но перекричать сирены не смог. Канистры полетели к ногам «матерей». Полковник Эрвин закрыл глаза. Он понял, что майору хана, однако и его карьера под угрозой.

– Надо убрать детей, пока телеоператоры их не заприметили! – крикнул Эрвин майору. – Действуйте!

Майор покосился на асфальт, залитый мазутом и пеной, на марево паралитического газа. Кое-кто из «матерей» уже валился на землю. А тут еще Саманта как бы невзначай выстрелила из окна и вызвала ответный огонь.

Положение становилось опасным.

– Что мне, жить надоело, – отмахнулся майор.

Тогда Уилт взял дело в свои руки. Не обращая внимания на мазут и пену, он добрался до караулки и вывел оттуда полную даму и четырех крошек.

Роджер их не заметил. Как и телеоператорам, ему было не до семейства Уилтов. Но заваруха возле ворот его тоже не волновала. Почуяв запах ПГ, он поспешил убраться подальше. Однако из-за газа же отъехать далеко не удалось: полицейский фургон дал задний ход, врезался в автобус «матерей», рванул вперед, рикошетом отлетел от машин телевизионщиков, затем его занесло на обочину, и фургон повалился на бок. В тот же миг на Роджера снизошло озарение: а инспектор Флинт не такой уж болван. Поистине, кто свяжется с Уилтами. плохо кончит.

Полковник Эрвин тоже это уразумел.

– Мы вывезем вас на вертолете, – предложил он Уилту. глядя, как «матери» одна за другой валятся без чувств.

– А моя машина? Думаете, я оставлю…

Но его протест был заглушен воплями близняшек. И Евы.

– Хотим покататься на вертолете! – хором голосили близняшки.

– Увези меня отсюда! – взывала Ева.

* * *

Минут через десять Уилт с высоты птичьего полета взирал на кружева тропинок и дорог, россыпь зданий и бункеров. У ворот базы стояли машины «скорой помощи», в которые загружали бесчувственных «матерей». Впервые в жизни Уилт с теплотой подумал о Мэвис Моттрем. Баба она, конечно, вздорная, но зато у нее хватило ума бросить вызов будничному безумию авиабазы. Это местечко – сущий концлагерь. Правда, тут никого не загоняют в газовые камеры, нет дымящих труб крематориев. Но сама жизнь на базе пронизана духом слепого послушания. И Глаусхоф, и даже полковник Эрвин готовы, не задумываясь, исполнить любой приказ. Все они такие, все до одного. Все, кроме Мэвис Моттрем и демонстранток у ограды. Прочие же, когда пробьет роковой час, скажут «Есть!» – и ввергнут мир в катастрофу. И уже никто не придет освобождать покоренных, и потомки не воздвигнут памятники павшим, не извлекут горькие уроки из страшного прошлого, потому что потомков не будет. Будет лишь тишина. Тишина, голос ветра, голос моря…