Как возник «центральный компьютер»?
Он формировался постепенно со времен появления человека на Земле посредством воздействия на человеческую психику окружающей среды. Его образование — результат божественных и человеческих эманаций. «Компьютер» будет и впредь расти и совершенствоваться в силу самого существования человеческой жизни, он переживет человека, поскольку однажды созданная энергия, получившая название «коллективного бессознательного», или «центрального компьютера», не нуждается в материальной или биологической пище.
С ментальной или идеологической точек зрения индивид не существует, ибо он неотделим от культуры. Он подчиняется воспринятым в обществе нормам поведения, которыми в конечном счете управляет «центральный компьютер». Вот почему в одних случаях культура может оказывать на человека полезное воздействие, в других же буквально убивает божественную искру свободы, сознания, стесняя, ограничивая, обязывая, подавляя, гипнотизируя индивида, который находится в ее полной власти. Культура формирует человека по одной- единственной модели, ставшей прототипом для штамповки людей-роботов, являющихся рабами, которые нужны «центральному компьютеру» для разыгрывания спектакля жизни.
В больном обществе, подобном нашему, неизменно господствует больная культура, культура отчуждения через коллективные стереотипы. Наше общество поистине подвержено болезни, и мы, живущие в нем, охвачены сатанинскими снами, достойными именоваться «Божественной комедией». Каждое существо содержит в себе мириады проблем и конфликтов. К добру ли, к худу ли, но человек притупляет высшие способности, чтобы не сознавать всего ужаса существования в безумном мире. Известен афоризм: «В царстве слепых и одноглазый царь». Нечто подобное происходит нынче и с нашей цивилизацией, где отсутствует контроль над здравомыслием высших институтов управления обществом. В известной степени нами управляют индивиды, о которых мы вообще не знаем, какие они — здравомыслящие или душевнобольные. Достаточно, чтобы тот или иной индивид выглядел нормальным, как все его считают таким.
Как известно, установить факт душевного расстройства — дело нелегкое даже для специалистов, профессионалов. Человек с улицы не в состоянии выявить наличие сумасшествия.
Просто невероятно, что в нашей цивилизации, которая считается развитой, такой вопрос вообще не ставится. Насколько нам известно, широкие массы управляются небольшими кучками людей. Каков процент психически больных в группах лидеров? Тридцать процентов? Пятьдесят? А может, большинство? То, что душевнобольные встречаются среди людей, не занимающих важных постов, высокого общественного положения, еще полбеды, позволять же людям всерьез заниматься общественной деятельностью, не подвергая периодическим проверкам их душевное и психическое состояние, просто абсурдно.
В настоящее время вполне допустимо, что магистрат, вершащий правосудие в районе, где мы проживаем, — помешанный, душевнобольной. Против такой вероятности вряд ли возразит какой-либо психиатр, как известно, симптомы душевных заболеваний чаще всего завуалированы, сложны, каверзны. В сущности, все мы знаем, что вряд ли найдется человек, который не имел бы патологических отклонений в психике, однако на вытекающую отсюда опасность никто не обращает внимания.
Если упомянутый выше магистрат поистине имеет серьезные психические проблемы, то перед нами — ужасный пример того, как общество уполномочивает решать вопросы правосудия человека душевнобольного, страдающего теми или иными комплексами, маниями, психическими травмами. Мне могут возразить, что судья четко следует букве закона, однако более серьезный анализ показывает, что законы истолковываются по-разному.
Здесь уместно задать вопрос, сколько в мире судей-параноиков, которые в грош не ставят святую беспристрастность закона. Сколько видных общественных деятелей являются жертвами истеричности, мегаломании, эгоцентризма, необузданного властолюбия, садизма, полного отсутствия самокритичности.
Не существует никаких видов контроля над душевным здоровьем людей, которые в силу занимаемых ими должностей подвержены риску «психологической инфляции», порождаемой престижем должности. Термин, введенный Юнгом, отражает дезориентацию, которой страдает лицо, отождествляющее себя с занимаемым положением, и которая приводит к деформированной самооценке. Таким образом, врач может преувеличить роль собственной персоны, приписав ей то значение, ту важность, которую общество придает врачебной профессии в целом. Но человек отнюдь не звание и не занимаемая им должность, так, врач — это всего лишь одна отдельно взятая личность, он не имеет права присваивать значение и престиж врачебного сословия вообще, ибо эта профессия объединяет тысячи людей. Само того не сознавая, лицо, подверженное «инфляции», пытается приписать себе силу, способности и роль, которые принадлежат не ему одному и которые установлены обществом.