Звездный единорог. Пьесы

Иудей. Если Сириец расскажет им свою историю, они поверят в нее не, больше, чем я, а Петр будет страдать еще сильнее. Я знаю его дольше всех и представляю, что будет. Первым делом он вспомнит, что женщины не предали учителя, ни одна из них не отступилась от него, и видение свидетельствует об их любви и преданности. А потом он вспомнит, что сам предал его и отступился, и ему покажется, будто на него смотрит Иоанн. Петр отвернется и закроет лицо руками.

Грек. Я сказал, что прежде надо убедиться самим, но есть еще одна причина, почему не стоит ничего им говорить. Кто-то другой идет сюда. Я уверен, что у Иисуса никогда не было смертного тела, что он – призрак и может проникать сквозь стены, вот и сюда он проникнет, а потом проникнет в другую комнату и сам будет говорить с апостолами.

Сириец. Он не призрак. Мы заложили вход в гробницу тяжелым камнем, а женщины сказали, будто камень лежал в стороне.

Иудей. Вчера римлян известили, якобы кто-то из наших людей собирается выкрасть тело и повсюду разнести весть о восстании Христа из мертвых, чтобы смыть с нас позор поражения. Возможно, его выкрали этой ночью.

Сириец. Римляне поставили стражу возле гробницы. Но когда женщины пришли, стражники спали. Их усыпил Христос, чтобы они не видели, как он отодвигает камень.

Грек. Рукой без плоти и костей нельзя сдвинуть камень с места.

Сириец. Потому что это противоречит земному знанию? Другой "Арго" устремится к цели, другая Троя будет разграблена.

Грек. Над чем ты смеешься?

Сириец. Что значит земное знание?

Грек. То знание, благодаря которому дорога отсюда до Персии свободна от разбойников, благодаря которому построены прекрасные города, благодаря которому существует современный мир, тогда как варвары остались в прошлом.

Сириец. А если существует такое, что нельзя объяснить, но оно важнее всего остального?

Грек. Ты говоришь так, словно хочешь вернуть варваров обратно.

Сириец. А если существует нечто за пределами земного знания и установленного порядка? Если прямо сейчас знание и порядок преподнесут нам какую-нибудь неожиданность? (Смеется.)

Иудей. Хватит смеяться.

Сириец. А вдруг непостижимое вернется? И опять все пойдет по кругу?

Иудей. Хватит! Сначала он смеялся, глядя в окно на Голгофу, теперь ты смеешься.

Грек. Он тоже дал волю своим чувствам.

Иудей. Хватит, говорю я вам.

Слышны барабаны и трещотки.

Сириец. Я не смеюсь. Это смеются на улице.

Иудей. Нет. Там бьют в барабаны и гремят трещотками.

Сириец. А я думал, они смеются. Ужасно!

Грек (глядя поверх голов публики). Опять идут дионисийцы. Они спрятали статую мертвого бога и вновь кричат, как сумасшедшие: "Бог воскрес! Бог воскрес! "

Музыканты, кричавшие: "Бог воскрес! " – умолкают.

На всех улицах кричат: "Бог воскрес! " Им ничего не стоит по собственному желанию оживлять или умертвлять бога. Но почему они замолчали? Теперь отплясывают, не произнося ни звука. Все ближе, ближе к нам, но плясать не перестают. Какой-то старинный танец. Ничего подобного я не видел в Александрии. Вот уже они пляшут под нашим окном.

Иудей. Они вернулись, чтобы посмеяться над нами, ведь их богу дано воскресать каждый год, а наш бог умер навсегда.

Грек. Чем, стремительней пляска, тем страшнее они вращают глазами на разрисованных лицах! Пляшут прямо у нас под окном. Почему они остановились? Почему их невидящие глаза устремлены на наш дом? Что такого необычного в нашем доме?

Иудей. Кто-то вошел в комнату.

Грек. Где?

Иудей. Понятия не имею. Но мне показалось, будто я слышу шаги.

Грек. Я знал, что он придет.

Иудей. Никого нет. Закрою-ка нижнюю дверь.

Грек. Там занавес колышется.

Иудей. Да нет, он не колышется. К тому же за ним глухая стена.

Грек. Смотри! Смотри!

Иудей. Теперь колышется. (Во время того, что происходит следом, он в ужасе пятится в левый угол сцены.)

Грек. Кто-то идет сквозь стену.

Фигура Христа в узнаваемой, но стилизованной маске появляется сквозь занавес. Сириец медленно отдергивает занавес, закрывающий задник, то есть внутреннюю комнату, где находятся апостолы. Трое молодых мужчин стоят на левой стороне сцены, Христос – сзади и правее.

Призрак нашего учителя. Чего вы испугались? Его распяли и погребли, но это была его видимость, и теперь он вновь среди нас.

Иудей падает на колени.

Его призрак. Мне ведома правда, и потому я не боюсь. Смотрите, сейчас я дотронусь до него. Он может быть твердым, как статуя – я слышал о таком, или моя рука пройдет сквозь него, потому что он не из крови и плоти.

(Медленно подходит к Христу и протягивает руку.) У него бьется сердце! У призрака бьется сердце! (Кричит. Христос пересекает сцену и входит во внутреннюю комнату.)

Сириец. Он встал между ними. Некоторые напуганы. Он смотрит на Петра, Иакова и Иоанна. Улыбается. Раздвигает одежды. Показывает свой бок. Там большая рана. Фома кладет на нее руку. Кладет руку на то место, где находится сердце.

Грек. О Афины, Александрия, Рим, вам грозит разрушение. Бьется сердце призрака. Человек умирает. О Гераклит, теперь твои слова стали понятны. Бог и человек умирают в жизни друг друга и живут в смерти друг друга.