Звездный гамбит

— Не будем опускаться до склок, — вмешался черноглазый. — Разве не известно, что худшие опасности заложены в нас самих? Неужели за века жизни вы ничему не научились? Что стоят ваши идеалы и амбиции, если вы не умеете хранить молчание? Или перед лицом необозримого пространства, которое надо освоить, мы все не равны? Наша воля помогла людям перешагнуть через многие этапы развития. А вы своими бессмысленными пререканиями ставите под угрозу всякое дело. Я знал вас, Альбранд, в те времена, когда с ваших уст не сходило слово мир, а вас, Ольриж, когда вы мечтали дать людям могущество и свободу…

— Мы слишком далеки сегодня от прежних идеалов, — прервал его Стелло. — Что разумного мы сделали? Имеет ли смысл наша тайная власть? Не лучше ли бесхитростная анархия первых лет освоения пространства, чем установленный по законам логики железный порядок?

— Что с вами, Стелло? Вы уже забыли о карательных экспедициях, о репрессивных мерах, за которые только что ратовали? В вас поселилось сомнение? — усмехнулся черноглазый.

— Не знаю. Но меня не покидает предчувствие, что наша империя развалится. Переживу ли я ее? Вряд ли. Я существую только ради нее. Я в меньшей мере принадлежу себе, чем последний из матросов корабля, на котором несколько лет назад облетел наши недавно открытые планеты. Я не сплю по ночам, думая о покоренных мирах и горстке живущих на них людей, о том, с какой легкостью могут порваться связи с ними. Человечество может погибнуть, и тогда нам, Бессмертным, мозгу цивилизации, не пережить гибели всего организма. Быть может, из страха мы прибегаем к насилию?

— Вы слишком увлекаетесь философами прошлого, — проворчал Альбранд. Остальные молчали, думая о своем.

— В словах Стелло есть доля истины, — наконец, проговорил Фулн, положив на холодный стол тонкие худые руки. — Мы — хозяева, но что мы стоим без нескольких миллионов бессмертных, которые бороздят Галактику, и без хранящих информацию электронных машин, которые зачастую старше нас. Порой мне кажется, что нас взяли на службу Машины, которые ведут за нашей спиной свою собственную тайную войну, и так продолжается извечно.

— Вы заговариваетесь, Фулн! — воскликнул Альбранд. — Машины предлагают, а выбор делаем мы, хотя миллиарды людей считают, что их судьбы вершит Машина. Стоит ли напоминать о первых бессмертных, которые разобрались в сути проблемы задолго до вашего рождения — они решили спрятаться за безликой Машиной и править людьми скрытно, ибо знали, люди с большей охотой подчинятся неукоснительным приказам Машины, чем себе подобных, даже если последние бессмертны. Машины в Бетельгейзе символизируют единение Освоенной Галактики, а мы обеспечиваем это единение.

— Возможно, это и так, — согласился Фулн. — Возможно. А на основании чего мы принимаем решения? На основании информации, которую поставляет Машина. А если информация кем-то тщательно отфильтрована? Если Машина находится под чьим-то тайным контролем? Хотя бы под контролем одного из нас.

— Проблема древняя как мир, — тихо начал черноглазый. — Я не помню заседания, когда бы ее не обсуждали. И ни разу мы не пришли к согласию. Беда бессмертных в том, что опыт сделал их подозрительными, а они желают ясности в любом вопросе. Но это, увы, невозможно.

— Не суть важно, кто принимает решение, — воскликнул Стелло. — Мы преследуем определенную цель. И это главное в нашей деятельности.

Воцарилось молчание.

— Нам ее никогда не достигнуть, — мрачно изрек Ольриж.

Бессмертные переглянулись.

— А хотим ли мы ее достигнуть? — спросил черноглазый. — Когда центральная власть обосновалась на Бетельгейзе и бессмертные заняли ключевые посты, основной, но тщательно хранимой в тайне целью было превратить человеческую расу в расу бессмертных, способных бросить вызов Вселенной и в союзе с временем, или наперекор ему, освоить самые отдаленные закоулки пространства. Изменилась ли эта цель?

— Нет, — ответил Ольриж.

Все согласно закивали.

— А осталось ли желание достигнуть ее? Хотим ли мы уравнять с собой всю человеческую расу? Не уверен. По-видимому, произошли социологические сдвиги, которые создатели централизованной власти не предусмотрели. Род человеческий разросся в пространстве в гигантский организм, и, как справедливо отметил Стелло, каждая планета суть его клетка, а Бетельгейзе — голова. Мы рады тому, что задаем организму цели и обеспечиваем его законами. И не хотим его распада даже ради появления высшей формы организации. Мы противимся его смерти, ибо умрем вместе с ним, и стремимся поддержать его в настоящем виде как можно дольше.

— Ну и что, — возразил Ольриж. — Стоит ли напоминать, почему не удалось достигнуть цели сразу? Сначала пришлось решать второстепенные проблемы. Бессмертие для всей расы одновременно могло поставить под угрозу будущее человечества. Наши предшественники справедливо опасались перенаселения, голода, войн! Освоенная Галактика в то время была не столь обширна, а человечество еще не созрело для бессмертия. Далеко ли мы ушли от них?