Звездный корсар

И пошло, и пошло. Гул покатился от края до края. Какая же у меня многочисленная родня! Она разрасталась, проникала корнями в иные племена и народы, выплеснулась к древним кочевникам, перебросила мосты в Индию, а там затерялась где-то в нескончаемости легендарных атлантических рас. Я был оглушен, потрясен. Не помню, сколько продолжалось знакомство, сколько клокотал дворец от гомона родни. Затем отозвался дед Гордей.

- Радуйся, сынку. Славный корень имеешь. А из доброго корня и дерево должно хорошее расти. Нет в твоем роду поганцев, отступников. Нет насильников, нет лентяев и никчем. Боевая, работящая и честная родня. Вот я, к примеру. Замучили меня царские жандармы. А за что? За то, что не склонил головы, вспомнил Кармелюка, ушел в лес, чтобы пускать петуха панам несытым!..

- А я, - отозвался прадед Семен Гром, - под Уманью пал от сабли лядской. Славно мы тогда погуляли с Гонтою и Максимом. Можешь гордо называть имя прадеда Семена.

- А я - кобзарь, - воскликнул прапрадед Иван. - Сначала казаковал, потом попал в полон к ляхам. Выжгли они мне глаза, содрали пасов десять кожи на спине, а затем пустили на муки, на глумление. Но я не погиб. Добрался в Украину, научился играть на кобзе. Бродил волями, дорогами, радовал людей несчастных песнею вольною, старинною. Любили меня трепаки, ибо в рабстве страшном я им давал надежду на будущее. Так я состарился да и окоченел где-то в яру от голода и холода. Не беда! Можешь добрым словом вспомнить прапрадеда Ивана! Взгляни - я теперь снова зрячий и молодой! Как и наша бессмертная песня!

Родичи рассказывали о своих подвигах, о героических сражениях, о великих творческих делах, а я стоял перед ними потрясенный, смущенный, уничиженный. Что я им скажу, чем похвалюсь?

И вот умолкло многолюдное собрание. Дед Гордей спросил:

- А ты? Что поведаешь о себе? Родня желает знать.

- О себе? А что мне говорить?..

- Тебе виднее. Какие подвиги вершил? Кем стал?

- Подвиги? Гм... Не знаю. Никогда не думал...

- А о чем же ты думал? - нахмурился дед. - Ну кто ты? Казак? Иль гречкосей? Или, быть может, кобзарь? А то кузнец славный?

- Директор водочного завода, - похвалился я.

Родня переглянулась. Отец сокрушенно покачал головою.

- Директор? - Дед споткнулся на том слове. - А что это такое?

- Ну... старший, что ли...

- А водочный завод? Это... где оковитую гонят? Винокурня?

- Ну да!

- Странно, - укоризненно молвил дед. - Мой внук стал винокуром. Таким богомерзким делом занялся...

- Целый завод? - вздохнула баба Соломия. - Это же можно весь край споить!

- Потерял казацкий дух! - воскликнул Иван Огонь. - Откуда это у тебя корчмарская жилка?

- Неужели мы для того пали в боях, - прогремел дед Гордей, - чтобы наш внук так низко пал? А?

- Я... Меня назначили... Приказали...

- Кто?

- Начальство. Старшие. Поручили. Надо, говорят...

- Как это "назначили"? Если бы не хотел, то не согласился. Иное дело, если бы тебя назначили гетманом или, скажем, куренным атаманом! Тем более что прозвище твое - Куренной. А то винокуром - казацкого сына?! Негоже, негоже!

- А почему на тебе эти лохмотья? - поинтересовался Огонь. - Неужто у тебя нет праздничных одежд? Вышитой сорочки?

- Их теперь больше в самодеятельности надевают. На сцене...

- Как это? Где?

- Ну - когда выступают перед людьми, поют, танцуют. Артисты...

- Петь надо везде. Всегда. Дома и в поле. И танцевать. Значит, ежедневно надо носить праздничные одежды, - сурово заметил прапрадед. - Взгляни на природу, она всегда детям своим - растениям - дарит праздничные украшения. Понял? А ты напялил на себя нищенские тряпки, словно прокаженный какой-то! Стыдно смотреть на тебя!

- Достаточно ему, - примирительно отозвался отец. - Он уже понял. Не для того мы позвали его. Начнем праздник, любимые отцы и матери. Праздник единства. Наполните чашу вином бессмертия!

Где-то далеко-далеко замерцала хрустальная чаша. В ней искрилась кроваво-багряная жидкость. Ее поднимали сотни рук, прикасались устами, отпивали несколько капель. От края до края полилась нежная песня. Никогда я не слыхал такого торжественного хорала, такой дивной мелодии, таинственных слов. Не передать этого, не запомнить. Не способен я на то. Только ощущение великолепия запомнилось мне. И поразительной уверенности, мощи.

Чаша передавалась из рук в руки, будто летела в воздухе. Вот уже из нее пьет отец, вытирает ладонью усы, передает мне. Я взял чашу, заглянул в нее. Там было пусто. Ни капельки. Как же это? Насмешка? Глумление? Сами пили, а мне - кукиш?

Я взглянул на отца. Он укоризненно покачал головою.

- Видишь? Не досталось тебе вина бессмертия. Не удивляйся. Чаша наполняется вином, как только ее возьмет в руки тот, кто достоин бессмертия...

- А я?

- Суди сам.

- Почему же? - горько прошептал я. - Разве я не хотел бы? Разве я виноват, что... Вот если бы жил во времена дедов и прадедов...

- То что? - насмешливо спросил отец.

- Я бы показал...