Звездный корсар

- Где свистнул? В ресторане? Кисель на воде разводишь? Про тот свет толкуешь? Артистом стал. Я же сказал: для психиатра - байка годится, а мне... Я стреляный воробей!

Он швырнул чашу в угол. Она беззвучно ударилась в стенку, отскочила, как мячик, и мягко упала на пол. Кравчина удивился, поднял ее. Еще раз сильно шмякнул о пол. Чаша не разбилась.

- Добрая работа! - похвалил Кравчина. - Наверное, импортная. Все же - где достал?

- Я сказал тебе...

- Упрямый ишак! - вздохнул Кравчина. - Я хочу как лучше, а ты гнешь свое. Сам лезешь в петлю.

- Врать не стану.

- Так и запишем. Пошлю докладную выше. Пусть они решают. Чашу - при деле. Как вещественное доказательство. Ха-ха! А тебя - в капэзэ. Посидишь, поразмышляешь, поглодаешь казенную корочку. Ничего, не оставлю старого друга, передам что-нибудь. Только еще раз прошу - искреннее признание облегчит участь...

Проходили дни. В камере со мною сидели семидесятилетний дед и парень. За хулиганство. Парень подрался с товарищем. После получки пошли к знакомой самогонщице, взяли пару бутылок. Присели в кустах, врезали. Слово за слово, пошло, поехало. Один в рыло, тот - бутылкой по голове. Парню обещали год. А старик отдубасил свою жену на храмовом празднике. Деды-ровесники вспомнили, как она скакала в гречку, будучи девкою. И закипела у старика кровь, он сбил на бабе очипок, выдернул пучок волос, начал молотить.

Всем нам было грустно. Парень и старик все приставали ко мне, чтобы я рассказал что-нибудь интересное. Я отмалчивался. Но как-то не выдержал, рассказал им свою историю. Парень восторженно вопил:

- Здорово! Фантастика! Писателя бы сюда - это же целую книгу можно написать. Я знаете как люблю фантастику? И ночь и день читал бы! Там вы были несколько часов, а здесь прошло три года с гаком. Парадокс времени! Слыхали? Теория Эйнштейна. Разная ритмика времени. Об этом уже фантасты пишут. Параллельный мир. Какое-то завихрение времени и пространства.

У меня было завихрение от его слов. Впрочем, от него я услышал первое теоретическое обоснование моих приключений, и поэтому я ощутил к нему приязнь за искреннее доверие к моим рассказам.

Старик задумчиво тряс бородкой, мычал удивленно.

- Гм. А говорят - бога нет!

- Какого бога? - растерялся я.

- А того, что на небе...

- Да ведь я его не видал?

- Все равно, - вздыхал дед. - Тот свет видал.

- Ну и что? Такой, как и этот. Только деревья другие. Дворец неземной, величественный. Люди веселые.

- Покойники, - не сдавался дед. - Значит, тот свет. Ты мне не заливай. Бог есть! Так и знай!

- А коли есть, зачем бабе своей косы вырываешь? - ехидно спросил я.

- Это к делу не шьется, - огрызнулся старик. - Бог одно, а баба - другое!

Так мы дискутировали несколько дней. Потом меня вызвал Кравчина. Он был смущен.

- Знаешь, чаша... это... как ее... странная...

- А я что тебе говорил?

- Ты не горячись, не горячись. Гм... И дело твое с хищением... как это... проясняется. Кажется, ты не виновен. Я рад. Весьма рад. Поедешь в Киев, братец ты мой. Вот так. Там ученые заинтересовались твоим сувенирчиком. Пока дело не завершено - поедешь под конвоем. Не обижайся, закон - дело святое. Бывай. Если что - не будь на меня в обиде. Я что... Я только страж закона...

В мае меня привезли в Киев. В Лукьяновскую тюрьму ко мне приехал какой-то седой ученый. Он привез в шкатулке чашу. Попросил инспектора, чтобы оставил нас наедине. Дружески улыбаясь, сказал:

- Голубчик, вашей чаше цены нет. Это - уникум.

- Я очень рад.

- Надо, чтобы вы нам рассказали об этой вещи все-все. Где, что, как? Понимаете - странные вещи. Мы ее сверлили, нагревали, анализировали. Не берет! Сверла ломаются. Даже знака нет. Не боится плазмы в несколько тысяч градусов, не плавится. Положили под пресс, пресс сломался. Вы поняли? Спектроскоп не дает результатов, словно в чаше абсолютно неведомые, неземные элементы. И вес... Она ничего не весит...

- Как так?

- А так. И не вытесняет воду. Это - чудо. Кто сотворил? Где? Объясните нам. Только вы можете это сделать.

- Да ведь я рассказывал органам.

- Знаю, знаю, - с досадой замахал руками ученый. - Какие-то сказки. Меня не интересует ваше алиби, ваша легенда. Я не работник органов и, клянусь вам, ни единого слова...

- Но ведь я правду говорю, - рассердился я. - Зачем бы мне врать? Отец мне ее дал. Покойный отец. И велел, чтобы я ее берег, передал наследникам. Верните чашу мне. Тем более что я не виновен ни в чем, меня вскоре отпустят.

- То, что вы не виноваты - прекрасно, - сухо ответил ученый. - Но чашу я вам не отдам. Это чрезвычайная ценность для науки. Жаль, что вы не понимаете этого. Прощайте. Вы просто больной человек. Быть может, вспомните, откуда у вас чаша, тогда поговорим. А теперь - вам следует подлечиться...