Звездный меч

— Свершившееся было неизбежно, — продолжала она, — вот почему я настояла на том, чтобы ты явился именно на это заседание. Я знала: Ишшилайо готов в открытую выступить против меня, «предательницы революции», по его мнению... И он жаждет завладеть твоим Светом. Появление же человеков с твоего корабля, Носителей частиц ещё одного из Светов, должно было подтолкнуть его открыть свои тайны ревмагам. Выложить, что ты — Носитель, что я сочувствую реставраторам, что три Света из четырёх, издревле принадлежавших Экскалибуру, ныне противостоят Ревмагсовету. Одна лишь тайна осталась неведомой ему... Тайна, раскрывающая твоё истинное предназначение — то, какую роль сыграешь ты в тернистой судьбе Экскалибура...

— Ашлузги являются в ключевые моменты, — сделав паузу, продолжала Жрица, — их появление свидетельствует о существенных переменах в грядущем. Но эти перемены можно и ускорить — в том случае, если помочь Ашлузгу явить себя миру. И я сделала это.

Пока мы разговаривали, Минотавр-Ишшилайо сместился в своём смертоносном движении на несколько сантиметров и на его бычьем обличии начала проступать гримаса удивления. Жрица подошла к нему и прикоснулась пальцами к вздувшимся на волосатой шее жилам — так врач, поднятый из постели в домике какого-нибудь курортного кемпинга, сонно проверяет, есть ли пульс у неожиданно свалившегося на его голову больного.

Лицо Той, Что Грезит стало выглядеть озабоченным. Она посмотрела в жёлто-коричневые, отталкивающе-пронзительные, большие бычьи глаза Носителя Света Лезвия, которые начинали слезиться. На то, чтобы сморгнуть, Ишшилайо потребуется, наверное, целая вечность.

— К сожалению, он совсем скоро освободится из плена Вязкого Времени, — сказала Жрица.

— Конечно, моё предложение — верх подлости...

— Мы не сможем причинить ему сейчас вреда, — предотвратила мои слова Жрица, — его тело, его разум не отзовутся. Ни на заклинание, вызывающее биоэнергетический удар, ни па техногенный луч эндера.

— Однако глаза у него слезятся.

— Скорее всего, от злости. — Надо полагать, это была шутка. — Мне придётся наложить охранные заклятья. Они на некоторое время оградят нас как от мстительных порывов Ишшилайо, так и от козней прочих наших противников.

...И мне впервые довелось увидеть, как Поющая Жрица роальдов поёт Гимн, как из нитей музыки и непонятных слов она плетёт причудливую ткань громоздкого заклинания.

Она вызвала вийтусов. Звери явились из тумана, всклубившегося двумя облачками по обе стороны её головы. Возможно, они умели уходить в Излом и самостоятельно. Однако на этот раз, ввиду экстраординарности ситуации, Жрица, воспользовавшись своей магической силой, безапелляционно, так сказать, явочным порядком, выдернула спящих вийтусов из их уютных, тёплых нор и материализовала в Красном зале.

Четвероногие певцы испуганно вцепились когтями в толстые и широкие наплечники яркого наряда Жрицы и угрожающе зашипели. Разглядев меня, они повели себя ещё более агрессивно.

Яростную атаку вийтусов на онвилайского монстра руапопоа, коим являлся субъект, отождествлявший себя с неким Анджеем Лазеровицем (это я о себе — вновь отстранённо), упредила Поющая Жрица.

Она приказала: «Вийтус, пой!» — и начала на жутком, шипящем языке, родном для роалъдов, выпевать практически непроизносимые даже мною, этническим поляком, шепелявые фиоритуры. На Косцюшко также бытует наречие, использующее неимоверное количество шипящих звуков, по — не до такой же степени!

На этот раз вийтусы своим пением уже не напоминали китов, их аккомпанемент представлял собой и вовсе невыносимое сочетание звуков: сюда был вплетён и скрежет коверкаемого металла, и высокое жужжание лесорубской пилы, и усиленный ретрансляторами шорох космических радиопомех.

Мне показалось, что Красный зал накрыли тёмным, впитывающим звуки куполом. Стены купола лучились тусклым-претусклым бордовым светом — и Красный зал стал Бордово-Красным.

Я почувствовал, как это магическое «бордо» заливает залы, переходы, лестницы, и дворец погружается в ленивую, вялую дремоту. Когда дворцовые строения целиком поглотила магическая «бордовая» дремота, перед нами раскрылась неоново-синяя щель. Теперь я знал, куда она ведёт, — в Излом.

Схватив тонкую руку Жрицы своею, неуклюжей и бронированной, — я не колеблясь шагнул в щель. И уже выйдя вблизи однообразно-трёхэтажных окраин, потревоженных стихией контрреволюции, неожиданно с раскаянием и огорчением вспомнил, что в руках ревмагов остались сотоварищи — Кэп Йо и Сол...

(«А тому уродливому быку за то, что обозвал „Папу" „судном", — по рогам, по рогам положено! Такими словечками только сами вольные имеют право звать свои звездолёты! Пся крев, никому из чужаков не позволено!»)

Отчаянно захотелось вернуться, но неоново-синяя щель уже сомкнулась за нашими спинами.