Звездный огонь

Чудо из чудес, но планетографическая станция, запущенная с борта лифтовоза на подлете к Адонаю полсотни лет назад, ещё работала, только подсела на орбите на пару десятков километров, отчего мы не сразу нащупали её радаром и пришлось совершить несколько лишних оборотов. Ничего нового, впрочем, бортовой сьюд нам не сообщил. Невзирая на агрессивную атмосферу и постоянные бури, ландшафт на Самаэле менялся крайне медленно — должно быть, всё, что могло эродировать, уже давно стерлось в пыль и осело в глубоких трещинах коры, чтобы медленно сплавляться в пемзу. Как и полвека тому назад, клубились, сернокислые тучи, рассекаемые серебряными щитами листовых молний, бушевал вечный ураган в стратосфере, извергались вулканы, но на лике планеты все это, в сущности, не отражалось. Всё так же, как миллионы лет назад, зияли провалы океанских лож, вздымались горы, ветер нес пыль по иссохшим руслам древних рек. Солнечная машина работала, как и на Габриэле, вхолостую, бесцельно и бесполезно ворочая воздушные массы. Нужно было иметь воображение прекурсолога, чтобы предположить, будто эта адова печка создана намеренно и кто-то может обитать там, где дожди из олеума испаряются, не долетев до земли.

Планеты афро-типа (название пристало, невзирая на то, что Афродитой окрестили шарик вполне землеподобный — говорите потом о логике!) встречаются не так уж редко — на добрую сотню обследованных систем их найдено почти столько же, сколько миров, схожих с метрополией, и скорей всего если бы мы чаще отправляли лифтовозы к горячим звездам, вплотную подходящим к барьеру класса F5, то соотношение изменилось бы не в нашу пользу, потому что тусклые оранжевые карлики не дают достаточно УФ-излучения, чтобы спровоцировать потерю водорода. Но еще ни на одной из них ксенобиологи не обнаружили жизни. Даже знаменитые венерианские «ракушки» оказались естественными образованиями из смятого бурей полужидкого камня. Складывалось впечатление, будто приспособленная под чудовищные давления и температуры биохимия попросту невозможна, хотя самые дерзкие прекурсологи интерпретировали следы Первой волны Предтеч в незаселенной системе Проциона как свидетельство существования афро-жителей; остальные, впрочем, считали те же самые следы безнадежно разрушенными восемьдесят миллионов лет назад, при сбросе газовой оболочки нынешним белым карликом, а тогда — красным гигантом Процион-Б.

Если нынешняя атмосфера Самаэля создана искусственно, как считает Тоу, то я бы решил скорее, что это произошло не в ходе преобразования планеты под жилье (употреблять в таком контексте слово «терра-формирование» у меня язык не поворачивался), а в ходе боевых действий. Выжженная пустыня внизу больше походила на поле боя, нежели на среду обитания, пусть даже существ, в чьих жилах течет вместо крови стекло. В конце концов, если даже разумные обитатели планеты ушли туда, куда деваются в конечном итоге все вышедшие в космос расы, — должна была остаться биосфера, которую они принесли с собой. Не могло погибнуть все до последней бактерии, и за миллионы лет эволюция создала бы новый мир. Однако внизу все было стерильно.

Но и эта идея наталкивалась на рифы логических нестыковок. Фазовый переход — этим обтекаемым термином мы вчетвером стали обозначать трансформацию кислород-азотной атмосферы Самаэля в плотный полог углекислоты — происходит быстро по космическим меркам, но для людей это дело не одного тысячелетия. Если обитатели планеты пали жертвой преобразования атмосферы — то почему не остановили его? А если вымерли прежде, чем воздух сжег легкие последним из них, — то зачем гипотетический противник оставил за собой пустыню? Или «Карфаген должен быть разрушен», а улицы его — засеяны солью? Мне трудно было представить Предтеч столь похожими на человечество в худших его проявлениях, но кто их, инопланетян, знает? Перебирая на протяжении почти трех столетий оставленное Предтечами барахло, мы ни на шаг не приблизились к пониманию их психологии: шкала ценностей мало отражается на составе мусорных куч.

В конце концов, возможно, что уничтожению подлежал не настоящий противник, но — будущий. Пообщавшись с агентом Ибар, я уже мог представить себе психологию существа, стерилизующего любые миры, где завелась жизнь, чтобы там не народились через миллион-другой лет конкуренты.

На третьем обороте Тоомен вызвала всех в реальность. К этому времени все мы уже научились исполнять ее команды беспрекословно и быстро. Даже Лайман Тоу, не выходивший из транса, вызванного суживающими восприятие наркотиками, ради такого случая очистил кровь, прогнав через организм несколько литров физраствора из бортовой аптечки.

— Кажется, — без предисловий заявила Ибар, — мы нашли то, что я искала.

Её нерассуждающее, привычное самомнение уже перестало казаться мне забавным. Оно пугало и настораживало. А еще — дарило лучик надежды.