Звездный свет (ЛП)

Это не дневник. В этом журнале были записаны его стихи. Я пролистывала страницы, не читая, пока не дошла до последнего стихотворения, а дальше следовала пустота. Ещё много-много пустых страниц. Страниц, которые ещё только предстоит заполнить новыми стихами.

Я вернулась к началу и приступила к чтению.

В сознания мраке таилась змея.

Сей монстр — внутри, а не где-то в траве:

Он прочно засел у меня в голове.

Визжал он от боли, на волю просясь,

Но я не пускал, хоть силён был соблазн.

Добро и зло всегда со мной, но как

Понять, кто друг из них, кто — враг?

Похоже, он серьёзно боролся со своей тёмной стороной. Я прочитала следующее стихотворение.

Спустилась ночь, дав волю тьме,

Зверь вечный борется во мне,

Лютая ненависть во тьме сияет,

Гнев несказанный — он меня не покидает.

И незнакомцу нечего пощады ждать:

Кровь на руках моих — её не мог я избежать.

Нежданный кайф от вида красных

Бездушных глаз во мраке, средь постелей грязных.

Моё нутро переполняет смех, переходящий в крик.

Мрачнейших демонов моих питает этот рык

У меня пошли мурашки по коже. Он кого-то убил? И ему это понравилось?

Следующее стихотворение было ещё хуже.

Он снова писал про убийство — ещё одного невиновного. Описывал, как ликовал зверь внутри него и требовал большего. Его светлая сторона взывала к разуму, и я понимала, что речь идёт о внутренней борьбе человеческой и драконьей формы.

Ниже он написал: «Никогда больше». Как бы ни было тяжело сопротивляться, он не может отнять ещё одну жизнь.

Но на этом всё не заканчивалось. Он писал один стих за другим о том, насколько тёмным он был. Насколько безумным и психованным он был. Он даже написал стих про Табиту, называя её своей снежной королевой.

Это взбесило меня вновь.

Я дошла до стихотворения, которое было совсем жутким, о плоти и новых убийствах. Ещё один человек, не знаю, сколько ему было. Я захлопнула книгу и бросила её обратно в тумбочку.

Он был таким злым. Таким тёмным. И с этим психопатом у меня дент.

Раньше я чувствовала себя в безопасности рядом с Блейком, но теперь я по-настоящему боялась и хотела держаться от него как можно дальше.

Не могла заснуть. Не могла перестать думать о том, что только что прочитала.

Я молилась, чтобы мне не приснились кошмары об этом, ведь тогда этот урод поймёт, что я читала.

На следующий день я пыталась выкинуть его стихи из своей головы, но не могла.

Все эти бедные люди.

Вот, что он имел в виду в тот день, на горе, когда сказал мне, что боится, что я узнаю всё то дерьмо, что он сделал, и больше не захочу иметь с ним ничего общего. Вот, что это было за дерьмо — упоение убийствами.

Да как вообще я могла в него влюбиться? Всё из-за этой маски, которую он надел на себя.

Он мастерски показал свою доброту, но это всё не было настоящим. Он зло во плоти. Я никогда не должна была заявлять на него права.

— Земля вызывает Елену, — Бекки выдернула меня из мыслей обо всём этом.

Я улыбнулась ей и запихнула в рот уже остывшую яичницу. Все уже доели, кроме меня.

— Так что скажешь?

— Что? — я даже не слышала вопрос.

— Ладно, выкладывай, что стряслось? Сначала ты пошла спать прям супер рано, затем заперлась в своей комнате. А теперь ты витаешь где-то в облаках.

— Как ты узнала, что я заперлась?

— Мама хотела принести тебе какао, но дверь оказалась закрыта.

— Я просто хотела побыть одна, — я покачала головой и обратилась к Люсилль: — Можно я пойду?

Она посмотрела на мою тарелку с тревогой в глазах.

— Ты едва прикоснулась к еде.

— Я не голодна. Простите за вчерашнее.

— Всё хорошо, иди, — улыбнулась она, и я встала из-за стола и пошла.

Всё утро мне не давал покоя этот журнал. Я пыталась рисовать, пыталась не думать об этом. Я даже побегала кругами по комнате. Но когда держаться больше не было сил, я снова взяла журнал, открывая его Розовым Поцелуем.

Я пролистала до стихотворения, на котором остановилась вчера, и не стала дочитывать.

Следующее… ну, оно было немного другим. Реально другим.

Тёмные дни, мрачные ночи,

Всё борюсь я, что есть мочи,

Время вечно, мир огромен,

Но вижу лишь тьму, ничего кроме,

Мощное чувство пробуждает меня,

Наследница здесь, наступает заря,

Я вижу вдруг свет — быть того не может,