Звездный табор, серебряный клинок

Там, в моей прошлой жизни, мне с этим явно не везло. Женщины у меня случались, хоть и немного… (Интересно, сколько это — много, а сколько немного?..) Но как-то так выходило, что те, в кого влюблялся я, пренебрегали мною, а те, кто не пренебрегал, не были нужны мне. А Ляля была невероятным исключением из этого правила. Как странно, что для того, чтобы найти свою половину, мне пришлось скакнуть на пять веков вперед… Но это случилось, и уже одно это делало всю эту сумасшедшую ситуацию не безнадежно бессмысленной…

С Лялей я и поделился своими соображениями. Тогда она, со свойственной ей мудростью простоты, указала мне еще на целые две причины, обусловившие мою легкую метаморфозу.

Вот одна.

— Кто ты был там и кто ты здесь? — сказала она, чем заставила меня покраснеть от пяток до кончиков ушей (где это, интересно, я видел такую часть тела у человека?) Как все-таки трудно признавать свое, пусть даже и былое, ничтожество. Оказывается, подсознательно я избегал и мысли, что для меня так важно хоть кем-то командовать… Хотя зачем же это я сам себе вру? Я же ведь и раньше замечал в себе карьеристские наклонности. Например, когда в университете меня назначили старостой группы. Вроде бы автоматически: в группе было всего четверо парней, из них в армии служил только я. И ничего это мне не давало, никаких привилегий, только дополнительные обязанности… Но и сейчас помню, как билось мое сердечко, когда объявили о назначении…

А вот и вторая названная Лялей причина.

— Ты — другой, Роман Михайлович. Это джипси заметили сразу. Когда ты украл корабль, когда позвал в свой новый джуз, пошел не каждый. Пошли те, кому ты понравился. Кто почище, кто поумней. Кто хочет жить как-то по-новому. Вот тебе и легко с ними, яхонтовый мой.

— Ты у меня — золото, — искренне восхитился я остротой ее ума.

— И золота у тебя все больше и больше, — усмехнувшись, сообщила она и похлопала себя по уже отчетливо обрисовавшемуся животу.

Нашей ближайшей остановкой должна была стать планета под неактуальным пока, но все-таки близким названием «Рожай резче!» Да-а, уж что-что, а названия обжитого человеком космоса совсем не похожи на те, которые представлялись фантастам двадцатого века. И ничего удивительного. Первопроходцы вкладывали в названия то, что им было по-настоящему близко. Случались, конечно, и более или менее стандартные названия, но значительно чаще на звездной карте встречались такие оправданно унылые, как «Надоели Консервы» или «Устал», такие романтические, как «Подарок Матильде» и «Рай Котам», или такие агрессивные, как «Пшел вон!»

В одной из обжитых звездных систем я заметил две планетки, одна из которых являлась спутником другой. Та, что крупнее, называлась «Тут-то я ее и трахну», спутник же назывался «Не вышло»… Но потом, наверное, все-таки вышло, потому что планета «Рожай резче» находилась от этой парочки как раз примерно в семи-девяти месяцах движения на поглотителях.

Правда, было довольно много названий и земного географического происхождения — названия городов, а изредка и стран с приставкой «новый» или без нее: Париж, Болонья, Екатеринбург, Новая Саломанка, Новый Томск, Новые Холмогоры, Новая Кастория и даже Новая Новая Гвинея…

Я выбрал для привала именно «Рожай резче!» прежде всего, чтобы повеселить Лялю названием, Зельвинда же был не против. При условии, что мой корабль сядет первый — на разведку. Всякое ведь бывает.

Сев, мы увидели то, о существовании чего я уже давным-давно забыл. Но чего, как выяснилось, мне отчаянно не хватало. Мы увидели снег.

Мои цыгане были прекрасно знакомы с этим природным явлением, но относились к нему совсем не так, как я. Сразу после приземления ко мне подошел Гойка:

— Чечигла Рома, летим отсюда, а?

— Почему же?

— Там, где даже вода стала холодной и твердой, люди не бывают добрыми и приветливыми.

— Не спеши, рома, — возразил я. — Было дело, я жил в мире, где снег регулярно покрывал землю и не таял по нескольку месяцев. Однако люди там были не хуже, а может, и лучше других. А как мы справляли Новый год! Как раз снег делает этот праздник особенным, а осталось до него всего несколько дней. Возможно, и тут его отмечают так же весело…

— Не думаю, — пожал плечами Гойка. — Может там, откуда ты родом, Новый год и праздник. А тут — нет. Весело в России отмечается Рождество Христово.

* * *

Жаль. Новый год я любил безумно. С его украшенной елкой и морковоносой снежной бабой, с разноцветными лампочками и пощипывающим язык шампанским, со смесью запахов хвои и апельсина, с бенгальскими огнями и катанием с горки…

Хотя, возможно, именно так тут празднуют Рождество.

Больше всего мне, кстати, нравилось быть Дедом Морозом. Два года подряд я подрабатывал этим в детском клубе. Реальное подспорье — дополнение к стипендии. Именно на детских «елках» Новый год ощущается особенно остро: костюмы, хороводы, подарки… А главное — наполненные ожиданием чуда глаза маленьких людей.