Звездный табор, серебряный клинок

— «Без-углов», — зачем-то раздельно произнес дядюшка Сэм и хитро на меня посмотрел. — А вы никогда не слышали о том, что прадед ваш получил эту фамилию в детском приюте? Что, когда его подобрали, родителей своих он не помнил?.. Без-углов — это ведь значит только то, что человек не имеет своего угла, не так ли? Ваш прадед был беспризорником… Его реальная фамилия была совсем иной, опасной в те времена. И все-таки — не Романов. Он был незаконнорожденным сыном князя Романова. Генный детектор безошибочно показывает в вас прямого наследника царской династии, и, ежели возжелаете, я покажу вам, милейший государь мой Роман Михайлович, ваше, до тонкостей нами восстановленное, генеалогическое древо…

— Потом, — махнул я рукой, в который уже раз за сегодняшний день чувствуя себя полным идиотом. И особый идиотизм заключался в том, что ситуация перестала казаться мне сказочной и невероятной. Она обрела плоть и логику.

— Водочки? — неожиданно, несмотря на субординацию, обрел дар речи лысый Джедай. Видно, уж очень жалко я выглядел. Я с благодарностью посмотрел на него… Никогда раньше не замечал я в себе никаких особенных способностей к предчувствию, но сейчас, в миг потрясения, мне показалось, что на лице этого человека я вижу некую незримую печать. «Не жилец», — подумалось мне.

— Налей, — согласился я. — Как, говоришь, твоя фамилия, подданный? попробовал я на вкус новое для меня словечко.

— Семецкий я, — отозвался он, — наполняя рюмки.

— А моя фамилия — Синицын, — отозвался второй, хотя никто его и не спрашивал.

— Береги себя, Семецкий, — сказал я, поднимая налитое. — Хороший ты, видно, человек. И товарищ твой вроде тоже ничего, — решил я не обижать и второго.

Но похоже, их фамильярность со мной дядюшке Сэму показалась недопустимой.

— За государя всея Руси Романа Михайловича Без-углова-Романова, — с нажимом произнес он, — хоть и не венчанного пока на царствование, но законного по крови!

Именно то, что я полностью уверовал в свое царское происхождение, вызывало во мне протест по отношению к этой театральности.

— А меня тоже… как Михалкова — на кол не посадят? — поинтересовался я дурашливо. Но дядюшка Сэм моего ернического тона не услышал или не пожелал услышать.

— Вся Россия возликует, когда на трон взойдет Романов, — торжественно возвестил он. — Истинно вам говорю.

— А какая она сейчас, Россия? — спросил я. — Большая?

— Восемнадцать планетных систем из тридцати одной освоенной человеком, не без гордости сообщил дядюшка Сэм, — империя включает в себя девять автономных территориальных субъектов.

— А Земля — наша?

— Земли нет, — покачал он головой. — Земля уничтожена в двадцать третьем столетии — двести лет назад. Наш звездолет вращается сейчас как раз по ее былой орбите.

— Эх, — выдавил я из себя, чувствуя, как сердце сжимается жалостью. Вдруг перед глазами почему-то возникло лицо Ольги… Хотя, что тут непонятного? Она последний человек, с которым я разговаривал в своем времени на не существующей ныне планете… И ведь для меня с того момента прошло каких-то несколько часов!

А может, вытащить и ее сюда — на царствование? Престол всея Руси из восемнадцати обжитых планетных систем — это не прожженное сигаретой кресло «форда-Сиерры» восемьдесят второго года выпуска… Но… Рано об этом. Да и вряд ли это выполнимо.

И, не зная, что сказать еще, я просто опрокинул рюмку.

Столичная планета Москва, куда мы сейчас должны были направиться, находилась в центральной части галактики, но для того, чтобы добраться до нее, необходимо было, оказывается, сперва подзарядиться энергией на заправочной станции в районе Бетельгейзе. Только тогда мы сможем совершить нульпространственный скачок, в один миг оказавшись возле Москвы, а до Бетельгейзе будем тащиться целых несколько дней в экономичном режиме «поглощения пространства», как назвал его дядюшка Сэм.

Ничего особенного. Помню, я как-то в Смоленск летел, так путь от дома до аэропорта на автобусе занял ровно в четыре раза больше времени, чем сам полет…

А энергии у нас маловато потому, оказывается, что ее здорово жрет машина времени. Особенно в тот момент, когда заставляет время остановиться. Потому-то там, на Земле, когда я в момент аварии замешкался, Синицын и Семецкий и бежали за мной, как угорелые, что каждая секунда пребывания там влетала их фракции не то что в копеечку, а в добрый миллиардик.

Еще я узнал, почему все там слегка вибрировало. Им ведь нужно было не просто попасть в прошлое, а выкрасть меня в миг катастрофы, то есть именно остановить время. Однако по выкладкам изобретателя установки выходило, что если в паузе не гонять время вперед и назад на коротком отрезке, а по-настоящему остановить его, то все связи между частицами реальности разрушатся, ведь движение — основа материи… И все тогда. Хана нашему миру.

— А давно уже люди путешествуют во времени? — поинтересовался я.