Звездный танец

— У Чен Тен Ли есть пистолет, — внезапно сказала Линда.

— Какой? — Пять голосов сразу.

— Какого типа? — от Гарри.

— Ой, я не знаю. Маленький ручной пистолет, квадратный на вид. С не очень большим стволом.

— Как тебе удалось его увидеть? — спросил я.

— Выскочила на Ли, как чертик из коробочки, застала врасплох, а он слишком поздно опомнился.

Эффект «чертика из коробочки» — один из классических сюрпризов невесомости, предсказуемый, но неожиданный, и фактически каждая новая рыбка ловится на этот крючок. Любой контейнер, шкаф или секция, которую вы открываете, будет вываливать все содержимое на вас — если вы не до— гадались прицепить все по местам на липучках. Возможности для того, чтобы подшутить, практически неисчерпаемы. Но я почуял — здесь что-то не так.

— Что ты на это скажешь, Том?

— Э?

— Если Чен Тен Ли был одной из главных сил, двигавших интеллектуальное использование космоса, не должен ли он знать про эффект «чертика из коробочки»?

Том ответил задумчивым тоном:

— Хмм. Не обязательно. Ли — один из тех парадоксов, вроде Айзека Азимова, который отказывался летать самолетом. Несмотря на все его пони— мание проблем космоса, это — первый раз, когда он оказался от Земли на большем расстоянии, чем высота полета реактивных лайнеров. В душе он на— земный ползун.

— Все же, — возразил я, — «чертик из коробочки» — обычный туристский анекдот. Ему стоило поговорить с одним-единственным чело— веком, который вернулся из космоса, сколько бы тот там ни пробыл.

— Не знаю, как вы все, — сказал Рауль, — но для меня оказалось множество вещей в невесомости, о которых я знал умозрительно, и все равно споткнулся о них, когда попал сюда. Кроме того, какой у Ли мог быть повод, чтобы позволить Линде увидеть пистолет?

— Именно это меня и беспокоит, — признал я. — Так с ходу мне приходят в голову две или три причины — и все подразумевают либо основательную неуклюжесть, либо серьезную хитрость. Я не знаю, что бы я предпочел.

Ладно… Кто-то еще заметил что-нибудь такое?

— Я ничего не видела, — рассудительно сказала Норри, -но я не удивлюсь, если и у Людмилы есть какое-нибудь оружие.

— Кто-нибудь еще?

Никто не ответил. Но все знали, что каждый из дипломатов привез с собой основательную массу неосмотренного багажа.

— О'кей. Вот заключение: мы застряли в вагоне подземки с тремя конкурирующими главарями гангстеров, двумя полицейскими и приятным стариканом. Это — один из тех редких случаев, когда я весьма признателен, что за нами наблюдает вся планета.

— Не только вся планета, — серьезно поправила Линда.

— Все будет хорошо, — сказал Рауль. — Помните основная функция дипломата — сдерживать враждебно настроенные стороны, не допуская, вооруженного конфликта. Они будут все тянуть одну повозку. Может быть, большинство из них шовинисты — но в основе этого лежит ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ шовинизм.

— Что я и хотела сказать, — сказала Линда. — Их интересы могут не совпасть с нашими.

Изумленная тишина, а затем возглас Тома:

— Что ты имеешь в виду, дорогая? А мы что не люди?

— А что, люди?

Я начал понимать, к чему она ведет. Я чувство вал, что мой мозг заработал быстрее, чтобы догнать ее мысль.

Что значит быть человеком? Принимая во внимание, что подавляющая масса доказательств исходит из наблюдения людей при одном g, людей, пришпиленных к поверхности планеты. А наблюдатели находятся в тех же самых условиях.

— Конечно, — сказал Том. — Люди есть люди, независимо от того, падают они или парят.

— Ты уверен? — мягко спросила Линда. — Мы отличаемся от наших товарищей, и отличаемся существенно. Я не хочу сказать, что мы никогда не сможем вернуться и жить с ними рядом. Я имела в виду, что мы отличаемся духовно, психологически. Наши схемы мышления изменяются тем сильнее, чем дольше мы остаемся в космосе — наши мозги адаптируются точно так же, как наши тела.

Я рассказал им то, что сказал мне Вертхеймер неделю назад — что мы танцуем так же хорошо, как люди, но непохоже на людей.

— Это классическое описание чужого по Джону Кэмпбеллу, — взволнованно сказал Рауль.

— Наши души тоже адаптируются, — продолжала Линда. — Каждый из нас проводит каждый рабочий день, глядя прямо в лик Бога — зрелище, ко— торое наземные ползуны могут имитировать только при помощи высоких кафедральных соборов и массивных мечетей. У нас здесь большая перспектива обзора, чем у самого святого человека на верхушке самой высокой горы на Земле. В космосе нет атеистов — и по сравнению с нашими богами волосатые громовержцы и бородатые параноики Земли выглядят глупо. Черт, Олимп нельзя различить даже со Студии, а отсюда и подавно.

Отдаленные Земля и Луна выглядели гораздо мельче, чем мы привыкли их видеть.

— Нельзя отрицать, что космос — глубоко затрагивающее место, — поддержал Том, -но я не вижу, чтобы это делало нас отличными от людей. Я чувствую себя человеком.

— Откуда кроманьонцу было знать, что он отличается от неандертальца?

— спросил Рауль. — Пока он не мог оценить расхождения, как он мог узнать?

— Лебедь считал себя гадким утенком, — сказала Норри.

— Но его гены были лебедиными, — настаивал Том.