Друзья углубились в лес на километр, когда переменившийся ветер донес лай собак. Пулу уловил его первым и, оскалившись, застыл у плеча Тристана.
— Джаусы, — произнес он взволнованно.
«Абатор помнит все запахи», — вспомнил Тристан слова губернатора. Он огляделся вокруг и увидел качающуюся на ветру ветку.
— Не останавливайся, — сказал он и подтолкнул Пулу вперед, а сам обломал ветку.
Порывом ветра вновь донесло лай собак, но на этот раз он был гораздо ближе. Ветер дул в спину, но следы не заметал, во всяком случае, не так быстро, как хотелось бы.
— Быстрее! — крикнул, задыхаясь, Тристан. — Стена-молния уже близко. За нее они не пойдут! Пулу, беги!
Что-то больно ударило юношу по лодыжке, и от попавшего на ушибленное место снега стало холодно. Он поднялся на трясущихся руках, сжав зубы от боли в ногах, и увидел, что Пулу лежит рядом, пытаясь подняться на ноги и стряхнуть с себя снег. Оглядевшись, Тристан заметил сзади торчащее из-под снега поваленное дерево.
Собачий лай был совсем близко. Пулу замер, Тристан взял в руки палку.
— Поторопись, они почти рядом!
На фоне рассеянного света фонариков отчетливо вырисовывались три собаки, которые свободно неслись по снегу, доходившего им до живота, а их лай эхом разносился по снегу.
— Слишком близко! — прошипел Пулу, вцепившись когтями в плечи Тристана. Глаза его налились злостью, что говорило о приближении чувства тсаа’чи. — Они слишком близко, нам не уйти!
Инстинктивно Тристан толкнул его к ближайшему дереву.
— Забирайся на него! Скорее! Я полезу за тобой.
Времени уже не оставалось. Пулу едва успел увернуться, когда один медвежатник, проломившись через хрупкий кустарник, прыгнул на бревно. Собака притихла от сильного удара зарычавшего на нее преследуемого. Тристан крепко сжал толстую ветку, собираясь использовать ее вместо дубинки. Пес прыгнул ему на горло, но юноша вовремя стукнул его веткой.
Клыками собака коснулась перчатки, один клык сломался о мерзлое дерево, но ветки из пасти медвежатник не выпускал. Он мотал головой из стороны в сторону, словно хотел вырвать палку из рук противника. На перчатке Тристана появилось темное пятно. Он вскрикнул, удивившись, что не почувствовал боли. Огромные лапы легли ему на плечи, сорвав когтями простыню. Тристан видел перед собой сверкающие клыки, готовые впиться ему в горло, если бы не мешал раздвоенный конец ветки. Юноша чувствовал дыхание собаки и, еще крепче ухватившись за свое оружие, стал резко дергать его налево и направо. Зверь разжал зубы и покатился по снегу, но ему на смену пришли две другие собаки, с рычанием набросившиеся на свою жертву. Одна получила толстым концом в грудь и, скуля, отскочила, второй досталось по морде другим концом. Первая собака снова прыгнула на Тристана, брызжа кровавой слюной.
Место схватки ярко осветилось, и чей-то хриплый голос заставил собак застыть в нетерпеливых позах. Вожак облизывал поврежденную пасть, вопрошающе заглядывая хозяину в глаза, а остальные собаки остановились рядом.
Тристан не выпускал из рук своего оружия. Через поляну шел Реньер. Лучи фонарей за его спиной позволяли разглядеть только его темный силуэт. Лицо прятала тень, из-за чего нельзя было разглядеть его выражение. Тристан еще крепче сжал дубинку, его трясло.
— Что с тобой, Тристан? — тон губернатора был жестким, непонятно, от злости или беспокойства. — И что здесь происходит?
— Моя мать больна! — раздраженно ответил юноша. — Ее семья живет здесь, и вы знаете об этом! Я хочу одного — помочь ей!
Реньер взмахнул рукой. Из темноты вышли двое с фонарями и стали привязывать собак. Они очень были похожи на мазуков, но Тристан даже не обратил на это внимания, по-прежнему выжидая. О том, что они ушли, он догадался по удаляющимся шагам на скрипящем снегу. Юноша не спускал глаз с губернатора.
— Если жизнь матери так важна для тебя, то подобного, Тристан, больше не должно повториться, — произнес Реньер.
Тристан отворачивался, спасаясь от пронзительного порывистого ветра, нещадно хлеставшего льдинками по лицу. Он поднял руку, чтобы защитить глаза, и оступился. С трудом удерживаясь на ногах, остановился и перевел дыхание.
Прямо по пятам шли собаки на поводках, готовые вцепиться в него, к чему и подстрекал державший их человек. Тристан бросил гневный взгляд через плечо. Б’Анар Ид Па’ан злобно ухмыльнулся, обнажив зубы под убеленными снегом усами, и дернул поводки.
— Двигай, молокосос, — его слова прозвучали как рычание.
Ботинок Пулу застрял между корнями. Он потянул ногу, но не устоял и упал. Весь в снегу с головы до ног, он поднялся на колени и выставил вперед руку, чтобы встать, но тут на него, сверкая клыками, кинулись медвежатники. Еще чуть-чуть, и они покалечили бы его, но Па’ан придержал поводки, намотав их себе на руку. Его смех заглушил даже завывание ветра.
— Жалкий щенок джау! — Тристан закрыл собой Пулу и уже нащупал спрятанный на поясе нож. — Не делай так больше!
Па’ан в притворном удивлении приподнял мохнатые брови.
— Посмотрите-ка, он еще и скулит!