Звездочеты

— Никакого сладу с ней нет, товарищ лейтенант. Из квартиры выгнала, нечего, говорит, меня сторожить. А я ж за нее в ответе. Голову снесут, если что, и скажут, что так и был ты, дорогой товарищ Мачнев, без этого предмета. Какой из меня караульщик? Приставим часового — и дело с концом.

— Помощь-то ей оказал? Рану перебинтовал?

— Перебинтуешь ей, товарищ лейтенант! Да она и близко к себе не подпускает. Дикарка какая-то!

— Ну, хорошо, Мачнев, можешь быть свободен. Отдохни немного, день сегодня будет крутой.

— Часового прислать?

— Не надо пока.

Мачнев, облегченно вздохнув, ушел, а Семен тихонько постучал в дверь. Ему никто не ответил. Он постучал громче.

— Войдите, — едва слышно раздалось из комнаты.

Семен нерешительно открыл дверь и остановился на пороге. Непривычно и дико было видеть на своей кровати женщину. Он смотрел на нее и невольно сравнивал с Настей. Ничего похожего — день и ночь! Черные, коротко подстриженные волосы на подушке — черный уголь на белом снегу. Карие, пронзительной силы глаза. Смуглое, как у мулатки, лицо. А у Насти — льняные косички, яркая синь чем-то изумленных глаз, розовые, как на морозе, щеки. И Настя совсем еще девочка по сравнению с этой, по всему видно, волевой, решительной и прекрасно знающей жизнь женщиной.

— Доброе утро, — сказал Семен, когда обоюдное молчание стало нестерпимым.

Ярослава кивнула в ответ, что-то смягчилось в ее суровом лице, — может, чуть добрее стали глаза.

— Я сообщил о вас в отряд, — сказал Семен, не ожидая вопросов. — За вами выслали машину.

Ярослава молчала.

— Может быть, вам что-нибудь нужно? — спросил Семен, — К сожалению, на заставе нет ни одной женщины, и вы уж не обижайтесь, что помогать вам будут мужчины.

Он чуть было не сказал «ухаживать за вами», но вовремя сдержался — уж слишком явной была двусмысленность этих слов.

— Очень хорошо, — сказала Ярослава.

Семен не мог понять, почему она так говорит, и смутился.

— Нет женщин, — значит нет и детей? — спросила она, и в голосе ее послышалась надежда на то, что он подтвердит ее предположение.

— Нет и детей.

— И на том спасибо, — вздохнув, сказала она.

Семен потоптался у порога, не зная, куда себя деть в своей собственной комнате. Потом присел на краешек табуретки. День был пасмурный, солнце так и не сумело выбраться из-за туч, и потому в комнате тоже было пасмурно и тоскливо.

— Старшина сказал, что вы не разрешили ему перевязать рану, — осторожно начал Семен, опасаясь рассердить ее. — Однако вы можете потерять много крови.

Она посмотрела на него с едва заметным вызовом. «Наверное, мысленно издевается надо мной, считает мальчишкой», — смущенно подумал Семен.

— А вы умеете перевязывать? — неожиданно спросила Ярослава.

— Конечно.

— Вот и перевяжите, — попросила она, не заметив его обиды. — Когда это хотел сделать ваш старшина, я думала, что обойдется. А сейчас вижу, что вы правы.

— На заставе есть санинструктор… — начал было Семен.

— Вы что же, в кусты? — не дала ему продолжить Ярослава.

— Хорошо, перевяжу, — согласился Семен.

Он подошел к умывальнику, тщательно, как хирург перед операцией, вымыл руки, то и дело смывая вскипавшую клочьями мыльную пену. Насухо вытерев их чистым полотенцем, он приблизился к кровати, взял с тумбочки перевязочный пакет.

Ярослава приподнялась на подушке и как-то странно, по-детски жалобно посмотрела на Семена.

— Вам помочь? — спросил он. — Где рана?

Она кивнула, отворачиваясь от него, будто боялась почувствовать вблизи себя его дыхание, и рукой показала на правую сторону груди, почти у самой ключицы, где на платье почерневшим пятном запеклась кровь.

— Вы можете высвободить руку из рукава? — спросил Семен.

— Нет, — огорченно ответила она. — Придется снимать платье.

Семен растерялся — еще никогда в жизни не доводилось ему снимать платье с женщины, тем более с совершенно незнакомой. «Но она сейчас для тебя не женщина, она раненая, которой ты должен помочь точно так же, как помог бы любому своему бойцу», — убеждал он самого себя. Семен с надеждой ждал от нее какого-нибудь ободряющего слова, которое бы придало ему смелости, но она молчала.

Наконец он решился. Взявшись за платье, еще влажное от дождя, он осторожно принялся поднимать его, боясь резким движением потревожить рану. По лицу женщины он видел, что ей очень больно, она даже прикусила зубами нижнюю губу, но не застонала даже тогда, когда он стал отдирать присохшую к телу ткань сорочки. Левой рукой женщина помогла ему снять платье через голову.