Звездочеты

«Война еще не началась, но мы знаем, чем она кончится. Уже в первом нашем выстреле по врагу родится победа. А потом, когда мы победим, каждый вспомнит о своей юности. И каждый по-своему «Несчастливая юность, — скажут одни. — Несчастливая потому, что мы не знали веселых забав, туристских костров, мы были голодны, замерзали в снегу и бросались под танки». «Счастливая юность, — скажем мы, если останемся в живых. — Счастливая потому, что со школьной парты пошли мы в бой, сердцем поняли, как нуждается в защите родная земля, научились ненавидеть врага. Счастлив тот, кто познает вкус победы».

Легостаев перевернул страницу. И вдруг, как извержение вулкана, вскипели строки:

И мира нет — и нет нигде врагов;
Страшусь — надеюсь, стыну — и пылаю;
В пыли влачусь — и в небесах витаю;
Всем в мире чужд — и мир обнять готов;
У ней в плену неволи я не знаю;
Мной не хотят владеть, а гнет суров;
Амур не губит — и не рвет оков;
А жизни нет конца и мукам — краю.
Я зряч — без глаз; нем — вопли испускаю;
Я жажду гибели — спасти молю;
Себе постыл — и всех других люблю;
Страданьем жив; со смехом я рыдаю;
И смерть и жизнь — с тоскою прокляты;
И этому виной, о донна, ты!

«Сонет Петрарки», — подумал Легостаев. Он долго еще перечитывал и про себя и вслух строки, в которых причудливо, естественно и мудро переплелись противоречивость, радость и трагизм человеческого бытия.

…А в это время Глеб шел по заснеженным улицам Москвы.

Снегу было чуть ли не по колено, а небо все сыпало и сыпало на город щедрые пригоршни. Глеб с наслаждением вдыхал чистый морозный воздух. Шел бодро и легко. Теперь его походка была не той, робкой, осторожной, какой она выглядела до встречи с Легостаевым, в ней ощущались уверенность и спокойствие.

«Связи, связи и еще раз связи, — настойчиво внушал он себе. — Связи с нужными людьми. Они вступятся за тебя в трудную минуту, отведут удар, рассеют подозрения. Легостаев из таких. Этот, по всему видать, за справедливость жизни не пожалеет. А сынка своего не просто любит — души в нем не чает. Не говорит об этом — глаза выдают. Не то что мой отец. Исчез отче, как в воду канул. В самый решающий момент. Да что отец? Вчерашний день, история — пусть ее школяры зубрят. Теперь ты сам — человек, да, человек, со своей целью, своим умом. И подсказок, всяких там шпаргалок тебе не требуется. Одну подсказку навек запомнил. Наставлял отче: «Ты надежды и чаяния свои на динамит не возлагай, динамит — он каков? Грохоту много, а проку — чуть. Ты дом взорвал, ан на его месте уже новехонький стоит. Недруга своего в клочья разнес — новый народится. Поезд под откос пустил — новые рельсы проложат. А вот душу взорвал — попробуй-ка обнови ее, изгони мрак — не тут-то было! Сгорело, так не подожжешь. Души взрывай, сердца!» Мудрый был отче, этого не отнять. А вот не судьба — и с мудростью своей сгинул, ушел в небытие. Причина ясная — не творец был, мечтатель. Творцом тебе быть. Не словесами тешиться — действовать. Вот-вот падет Сталинград, немцы на Москву повернут, тут ты и пригодишься в самый раз… А к Легостаеву надобно прикипеть, место погибшего сыночка в сердце занять. Вакуум — он пустоты не терпит. Прикипеть — это по твоим силенкам, отче по наследству передал умение в души влезать. Может, он, отче, в своей жизни ценного только того и сделал, что тебя на свет произвел да по своему подобию мыслить научил».

Глеб воскрешал в памяти вехи своего стремительного, полного мытарств и приключений пути: бой на границе, сдача в плен немцам, разведшкола, хищение документов у фронтового корреспондента Петра Клименко, инструктаж немецкого майора: «Собирать информацию». Удовлетворенно отметил, вспомнив задание: «Собираю…»

…А Легостаев каждый день безуспешно ждал прихода Глеба или хотя бы телефонного звонка от него. Теперь, когда Глеб не появлялся, Легостаев пожалел, что так быстро отпустил его, не успев расспросить подробнее о сыне. Шли дни, и он совсем потерял надежду вновь увидеть Глеба.