Ким смутился, скрывая от любознательных, понимающих взглядов ребят свою нежданную радость.
— Я же говорил: лучше не «прощай», а «до свидания», — тихо, почти шепотом напомнил он ей.
— Да, я помню, помню, — подхватила она. — И все думаю: как это ты с ним справился, с Глебом? Он же здоровенный бугай, а ты такой хрупкий, ветерочком сдует…
— Не сдует, — обиделся Ким. — И прошу тебя, не надо об этом.
— Хорошо, не буду, — покорно согласилась она. — Скоро ты испытаешь себя и в настоящем бою. В настоящем! — В голосе ее прозвучала зависть. — А знаешь, сегодня утром я как ненормальная была. Еще и по радио ничего не сообщили, еще частушки передавали, а я уже места себе не находила. Вот чувствую, что-то случится, не может быть, чтобы не случилось. А там уже, оказывается, бой шел…
— Где? — не сразу понял Ким.
— «Где, где», — сердито передразнила она. — Там, на границе!
— Да, конечно, — подтвердил Ким. — В три часа тридцать минут.
— Понимаешь, уже двенадцать часов там бой идет! — горячо, возбужденно заговорила она. — И пограничники, наверное, гибнут, а ты еще здесь, еще и до города-то не дошел, а еще от города сколько километров до той границы! И плететесь спокойненько, так, будто на прогулку!
Ким удивленно посмотрел на нее. Глаза у девушки стали непривычно злыми, словно именно он, Ким, был повинен в том, что в первый день войны оказался не на границе, а в глубоком тылу.
Жердев, шедший впереди взвода, услышал ее слова и поспешил навести порядок.
— Курсант Макухин, вы почему разрешили посторонней идти в строю? — спросил он, подходя к расчету.
Ким ощутил острый прилив стыда.
— Нет-нет, он не разрешал, — смело обратившись к Жердеву, заговорила девушка. — Это я сама себе разрешила. Вы уж не гоните меня, я сейчас уйду, вот только одну просьбу передам — и уйду.
— Поймите, нельзя посторонним в строю, — настаивал Жердев.
— Я все понимаю, — покорно сказала она, — ну просто все, до каждой буковки понимаю. И если бы вы на учения шли, я бы ни за что и близко не подошла, честное слово! Но вы же на войну идете! — Девушка произнесла эти слова так, будто уже очень хорошо знала, какая она, война. И тут же, точно позабыв о существовании Жердева, повернулась к понуро шагавшему Киму: — Скажи, ты можешь мне помочь, можешь? Только правду скажи и, если не можешь, или это тебя обидит, или еще что, сразу признайся и откажись…
— Я готов помочь, — сказал Ким. — Говори!
Девушка сунула руку за пазуху, проворно вытащила треугольничком сложенный конверт и протянула его Киму:
— Я загадала: если передашь ему, значит, все будет хорошо, значит, его не убьют…
Ким взял треугольник, все еще не понимая, что он должен с ним сделать. Девушка осознала это и, вдруг решившись, обрушила на него поток прерывистых, стреляющих слов:
— Передай, найди его и передай! Ты обязательно увидишь его. Там, на границе. Вы же на одной войне будете воевать. Я написала адрес, это очень легко найти. Понимаешь, он тоже служил здесь. Два года назад. Он пограничник. Теперь лейтенант, начальник заставы. Он уже воюет. И ты встретишься с ним там, на фронте. На войне люди часто встречаются. Ты только передай, и все. Ты сможешь? У меня одна надежда на тебя, понимаешь? Почта теперь мне не поможет. Они же первый снаряд — по заставе, эти гады фашисты. Это же ясно. И почта туда теперь не придет. А ты придешь, ты же идешь на войну, ты еще поспеешь, ведь так же? Ты передашь?
— Передам, — пообещал Ким, чувствуя, как рушится все, на что он еще не терял надежды.
— Я верю тебе. И никому больше не могу доверить этого, — она взглянула на Кима с печалью и надеждой. — Ты такой искренний, честный…
— Не надо меня хвалить, — прервал ее Ким. — Очень прошу тебя, не надо.
— Я так благодарна тебе! — Заметив хмурый взгляд Жердева, она вышла из строя и пошла по обочине. — А вы его, наверное, наказали, да? Вижу, вижу, что наказали, а это несправедливо. Он из-за меня опоздал. Может, я уже в сырой могилке лежала бы, если бы не он.
Жердев молчал, будто и не слышал ее запальчивых слов.
— Перестань, — рассердился Ким. — И пожалуйста, оставайся. Я все постараюсь сделать, если, конечно, встречу.
— Встретишь! — порывисто схватив его за руку, воскликнула она, будто все время только и ждала этого слова. — И не сердись на меня. — Она, пошатываясь, остановилась, точно все еще не веря, что Ким уйдет вслед за тяжело и грузно покачивавшимся стволом гаубицы. — До свидания! Запомни, его Семеном зовут. А фамилию легко запомнить: Легостаев!
Батарея приближалась к первым домишкам города. Оглянувшись, Ким уже не увидел девушки, и сердце сжалось от внезапной тоски. В эти минуты он понял, что теперь никогда — что бы ни ждало его на войне — не сможет забыть ее и не простит себе, что так и не признался ей в любви.
— Курсант Макухин! — прервал его мысли Жердев. — То, что она сказала, правда?
— Не все ли равно, товарищ лейтенант? — сокрушенно сказал Ким, словно боясь, что его обвинят в тяжком грехе.
Жердев удивленно покрутил головой и ничего не сказал. Потом, уже в городе, он подошел к Киму, положил руку на его узкие, худые плечи и слегка стиснул их.