Я смотрю по сторонам. Вокруг — никого. Только мы со Звездочкой. И нам никто не поможет. Мы в парке, на детской площадке. Только мы не бегаем и не играем. Звездочка потому что устала. Я думаю, ей сейчас надо поспать. Это была долгая ночь. И мы хорошо потрудились: разбирались, какие мы на самом деле, и были собой, и решали, что будем делать, когда станем совсем-совсем взрослыми, и спасали Звездочку, и шли ко мне, но пока еще даже и не дошли. Звездочка засыпает, уже заснула. Я ложусь рядом. Обнимаю ее, ну, как будто она уже мертвая, а я — еще нет. Только она никакая не мертвая. Она просто спит.
Мы со Звездочкой у меня в комнате. Комната синяя, длинная и узкая. Мы лежим на кровати. Которая в синей и длинной комнате. У меня дома. Где мы со Звездочкой всегда занимались всякими глупостями. И играли в игру с номерами. Это хорошая игра. Номер раз: приготовиться к номеру два, три, четыре и пять. Номер два: привязать. Номер три: облизать. Номер четыре: потутулиться. Номер пять: чтобы я обязательно кончил. По-настоящему. С фонтанчиком.
Номер раз всегда делался так. У меня рядом с кроватью стоит такой невысокий комодик. Звездочка открывала его верхний ящик и доставала оттуда всякие штуки, синий лак для ногтей и все, что нужно, чтобы накраситься, и она меня красила, ну, как мог бы накраситься Клоун Подушкин, если бы он был настоящим клоуном, только он никакой не клоун, просто его так зовут, а вообще-то он плюшевый медвежонок.
Номер два делался так...
— Ствол.
Я не слушаю. Номер два делался...
— Ствол.
Номер два...
— Ствол. — Звездочка говорит: — Ствол, послушай меня.
— Что?
— Может быть, поиграем в игру?
— Нет, — говорю. — Мы и так целый день только и делали, что играли...
— Нет, не в эту игру, а в другую. — Звездочка говорит: — Которая без всяких глупостей.
— А, — говорю. — Если без глупостей, то давай.
— А в какую?
Я смотрю на нее как на дурочку:
— Что?
— Ну, в какую мы будем играть игру?
— Я не знаю. Ты предложила, ты и придумывай.
— Давай в «Музыкальный живот-автомат».
— Нет, не хочу.
— Тогда давай в «Музыкальный пупок-автомат».
— Нет, — говорю. — Ты же только что предлагала, и я сразу сказал, что нет.
— Я не предлагала. — Звездочка говорит: — Я сперва предложила в «Музыкальный живот-автомат», а потом в «Музыкальный пупок-автомат». Это разные вещи.
— Нет, не разные, — говорю. — Это одна и та же игра. Только по-разному называется.
— Ствол, ну, давай поиграем. Мы сто лет в нее не играли. — Звездочка говорит: — Давай поиграем совсем немножко. А потом ты выберешь игру. Какую захочешь.
— Если мы поиграем в твою игру, то потом будем играть в мою.
Звездочка говорит:
— Да-да-да. Только сначала — в мою.
Ну хорошо. Это детская игра. Совсем для детей, но ведь Звездочка еще ребенок, так что мне нужно ей уступить. Потому что я старше. Вам эта игра ничего обо мне не расскажет, потому что не я ее выбрал и мне вовсе не хочется в нее играть. Просто я уступаю Звездочке. Звездочке хочется поиграть в эту игру, и я ей уступаю.
Я лежу на спине, на кровати. Держусь руками за уголки в изголовье. Как будто сейчас меня будут привязывать к кровати. Только привязывать не будут. Когда привязывать — это игра для взрослых, а сейчас мы играем в другую игру. Для детей.
Звездочка говорит:
— Сейчас я поставлю песню. — Она задирает мою футболку, которая синяя, и дует мне на пупок. Ну, как будто опускает монетку в музыкальный автомат.
— Я... э...
— А ты пой. — Звездочка говорит: — Я же не зря опустила монетку.
Дурацкая игра. Но раз уж я согласился, надо играть. Я пою:
— Мммм ммм ммм. — Это песня из звуков, а не из слов. Очень короткая песня.
— Теперь ты опускай монетку. В меня.
— Ну хорошо.
Я дую ей на пупок. Опускаю монетку.
Звездочка поет песню:
— Мама с папой падают, падают и падают. Мама с папой падают, о, моя красавица.
Я говорю:
— А теперь давай поиграем в подземную корову. — Мы со Звездочкой забираемся под одеяло и лежим тихо-тихо, вообще не шевелимся. Под одеялом. Одеяло — это как будто земля, а мы под ним, как под землей. Мы как будто коровы. И мы мычим под землей. Мы потому что подземные коровы.
— Муууууу.
— Оооооо.
Мы лежим под одеялом.
Я мычу:
— Муууу.
— Ооооо. — Звездочка говорит: — Оооооо. Ооооо.
Это неправильно. Она мычит: «Ооооо». А надо мычать: «Муууу».
— Это неправильно.
— Что?
— Ты неправильно делаешь, — говорю. — Ты не мычишь, а коровы мычат.
— Почему?
— Потому что...
Погоди. Слышишь? Что это было...
Какой-то звук. Не мычание, которое совсем даже и не мычание, ну, которым мычала Звездочка. Это совсем другой звук. За окном. Он стукнул в стекло, словно камушек, который бросили с улицы к нам в окно.
Звездочка выбирается из-под одеяла, идет к окну, раздвигает занавески, выглядывает наружу. Да, вот опять. Этот звук. Кто-то кидает мелкие камушки к нам в окно. Похоже, к нам кто-то пришел, а дверь подъезда закрыта, и стучаться в нее бесполезно, потому что мы все равно не услышим. И поэтому этот кто-то, ну, кто к нам пришел, кидается камушками в окно. Чтобы мы услышали и открыли дверь. Все очень даже логично, правда?
— Звездочка, — говорю. — Кто там?
Звездочка стоит у окна. Смотрит в окно.
— Звездочка.