Звездолет с перебитым крылом

– Мне кажется, лучше не задерживаться, – сказал Лютер.

И в голосе его я не услышал пренебрежения к грунту.

Дальше. Я отметил, что следы у Ярослава изменились – в них тоже исчезло пренебрежение к грунту.

– Смотри! – Лютер запнулся и остановился. – Ничего себе лапша…

Лес поменялся, причем поменялся разом, вдруг. До этого мы продвигались по просторному сосновому бору, где деревья были ровны и высоки и выступали из тумана, точно колонны одной толщины и роста, наверное, это и называлось мачтовым лесом, и этот лес сломался. Сосны за несколько шагов измельчали и выродились, на коре вылупились плешивые шишковидные наросты, деревья перестали тянуться вверх и стали растопыриваться в стороны, стволы скручивались в спирали, отгнивали уродливыми черными культями, некоторые деревья изогнулись настолько, что умудрились завязаться в кольцо. И тихо, птицы замолчали, то есть, похоже, они здесь не водились попросту.

А может, я их с утра и вообще не слышал, не помню.

– Я слыхал про это, – Лютер похлопал по уродливому дереву. – Пьянущий лес. Деревья начинают болеть, и вот что получается…

– Зато красиво, – сказал я.

Красиво. Полумертвые черные и причудливые деревья и белый, похожий на тяжелые снежные облака, туман.

– Я слышал, что такое случается в тех местах, где погибло много людей. – Лютер подобрал с земли ветку, завязанную в несколько узелков. – Здесь… нехороший воздух…

И камни. Из мха поднялись камни, большие, вполроста, синеватые, с волнистой поверхностью, они выступали из тумана и казались мне ягодами гигантской голубики.

– Все гораздо проще, – улыбнулся я. – Почва песчаная, верхние слои подвижны, корневую систему перекручивает – и деревья тоже скручиваются. Это Земля, Лютер, это тебе не Фобос. Да здравствует материализм!

Я приметил сосну, расходившуюся от корня тремя расплющенными стволами, и собрался пролезть между ними, но Лютер поймал меня за куртку.

– Лучше не надо, – попросил Лютер. – Мне кажется, это…

Я дернулся и протиснулся между косыми и липкими соснами.

– Плохая примета, – шепотом закончил Лютер. – Зря ты так… Что это?

Я поглядел в указанном направлении. Между синими камнями и соснами, скрученными винтами, темнело нечто похожее на скалу.

– Кажется, танк, – сказал Лютер. – «Яггер», пятое поколение…

Из мути действительно выступил танк. Наверное, последняя модель с гусеницами, может, последний танк в истории, а в поколениях я не очень.

– Осторожно, – прошептал Лютер. – Тут может быть опасно…

Вряд ли Тыквер устроил бы нам засаду возле танка – место слишком приметное. В таких люди настораживаются волей-неволей, ждут нападения, пусть нападать никто и не собирается, генетика, «синдром водопоя», на Лютере это весьма показательно сработало. Космопроходец ты или не космопроходец – инстинктам сопротивляться бесполезно.

Я вгляделся в лес, в камни, в танк.

– Все спокойно, – сказал я. – Спокойно.

Вблизи танк показался еще больше, но почему-то выглядел не по-настоящему, видимо, от того, что с него демонтировали всю мелочь – систему наведения и связи, скорострельные пулеметы, маскировочные зонты, светотехнику, остались лишь крупные детали – башня, катки, орудие, кормовые турбины.

Я потрогал броню. Она сильно отличалась от брони «Улисса», которая была весьма необычайной на ощупь, когда я дотрагивался до борта космического корабля, мне всегда казалось, что он резиновый, а танк был танком, холодным и мертвым, тяжелым камнем среди камней.

– Их разве не должны были убрать? – спросил я. – Танки?

– Наверное, оставили на память, – предположил Лютер. – То есть для назидания…

Мы обошли вокруг. Башня танка оказалась изжалена многочисленными ямками от давних плазменных разрядов и поедена ржавчиной. Конечно же, в ржавчине было выцарапано: «Ждите здесь! Я.», а в метре от буквы «Я» чернела оплавленная дыра размером с футбольный мяч, сюда влупили штукой помощнее. По краям дыры успел поселиться бархатный зеленый мох.

– Будем ждать? – спросил Лютер. – А если это Тыквер накорябал? Если ловушка? Мы тут стоим, а Тыквер…

Лютер потрогал шеврон. В тумане громыхнуло железо. Я толкнул Лютера за танк, спрятался рядом. Лютер на всякий случай достал штык-нож.

Через полминуты показался Ярослав. Он шагал, не скрываясь, разгоняя туман можжевеловой веткой, явно пребывая в не очень хорошем настроении и уже сильно хромая.

– У него уха нет, – прошептал с удивлением Лютер.

Я присмотрелся – и действительно.

– Не везет ему этим летом с ушами, – сказал я.

Лютер хихикнул. Ярослав остановился перед танком, постучал веткой по броне.

– Выходите, грунтоходы!

Лютер помотал головой, подмигнул.

– Выходите! Я все равно вас слышу!

Прятаться дальше было глупо, мы с Лютером показались из-за танка.

Большая половина правого уха у Ярослава отсутствовала, косой запекшийся срез и длинный по голове ожог. С выгоревшими волосами. И нос, он оказался расквашен в фиолетовую сливу, отчего дышал Ярослав громко, как через сплющенную трубку.