Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Мака во многом осталась прежней девчонкой. Прошли годы, все старые друзья переменились, даже Тхавадзе стал другим человеком, а она никак не может избавиться от своего упрямства, от этой бесконечной смешной и выдуманной игры в прятки.

«Если он заметил меня, непременно вернется и подвезет, не до дому, так хотя бы до села. Ну и что в этом особенного?.. Я поблагодарю его за то, что он помог Бичико. Господи! Я знаю тысячи примеров, когда в молодости любили друг друга, а потом он женился, она выходила замуж, по между собой оставались друзьями…»

Джумбер многое может сделать для них. Бичико ему обязан. Гено он и слушать не станет. А сама она с той ночи, когда так грубо, так глупо крикнула брату — ты в лакеях у Тхавадзе, напрочь потеряла его уважение.

«Интересно, куда он поехал? Хоть бы уж скорей возвращался. Я, пожалуй, пропущу один автобус… Нет, пропускать автобус не годится. Может быть, он заметил меня и теперь подумает, что я жду. Но если он до автобуса поедет назад, я подниму руку и остановлю его. Да, подниму руку, даже помашу, чтоб выглядело непринужденней. Хоть бы автобус подольше задержался. Если он все-таки не заметит меня, я крикну, позову. А почему бы и нет? Что в этом особенного? Ах, черт! Вроде и училась ты, и жила в больших городах, а все такая же осталась деревенская девчонка…»

«Хорошо, если б Гено был с ним знаком! Приехал бы, объяснил: так, мол, и так, плохи у Бичи дела… Мне все-таки неловко говорить постороннему человеку: брат мой девушку соблазнил, женить теперь надо, так, пожалуйста, повлияй на него со своей стороны».

Когда светло-коричневая «Победа» остановилась перед нею, Мака не двинулась с места. Задняя дверца открылась — Тхавадзе смотрел на нее из машины. Женщины, стоящие на автобусной остановке, растерянно переглядывались. Только отечный мужчина со скорбным лицом ничего вокруг не замечал и бормотал себе под нос. Женщины, увидев, что ни одна из них не садится в машину, обернулись к Маке. Мака, словно спрашивая: «Это меня ждут?», прижала руку к груди, потом шагнула вперед, вдруг заторопилась, почти подбежала к машине и, еще не усевшись, захлопнула дверцу.

Машина тронулась.

Мака пересела вглубь, чтобы случайно не столкнуться в зеркальце со взглядом Тхавадзе.

«Молчит… Надо поздороваться».

— Здравствуйте!

Джумбер оглянулся.

«Те же глаза! Все те же, те же глаза!»

И хотя спокойная уверенная улыбка смягчила его взгляд, она отвернулась.

— Маке Лежава наше почтение!

«Почему он назвал меня по фамилии? Не надо обращать внимания. Если он скажет что-нибудь двусмысленное или неясное, я все обращу в шутку…»

— Вы очень изменились, Джумбер, я совершенно вас не узнала… Хотя прошло столько лет…

— А вы совсем не изменились.

«Он хочет сказать, что я для него все та же Мака?»

— Значит, вы меня сразу узнали?

Джумбер кивнул. В этом замедленном кивке было не только согласие.

«Господи, зачем я села к нему в машину?!»

— Почему же вы ничего не сказали? Я не узнала вас, и не мудрено, — вы стали совсем другим, — Мака почувствовала, что говорит как с близким некогда человеком, и попробовала переменить интонацию. — Надо было назваться. Мы… — Она хотела сказать «были бы рады», но сказала: — Нам это нисколько не было бы неприятно.

При этих словах Тхавадзе оглянулся.

— Не было бы неприятно? — переспросил он.

«Он не должен заметить, что я избегаю каких-либо воспоминаний».

— Конечно. Отчего же! — Мака засмеялась. — Что в этом могло быть неприятного? То, что вы были когда-то глупым мальчишкой?..

— Вы помните? — спросил Тхавадзе, и глаза его вспыхнули.

— А если и помню? — проговорила Мака, хотя не собиралась произносить этого. — Помню, как помню все свое детство.

«Хорошо, что я все сваливаю на детство. Но как это у меня вырвалось: «Глупый мальчишка…»

— Я не изменился с тех пор.

Мака почувствовала не отвращение, как когда-то, не неприязнь, а страх.

— Мы уже обсудили, кто изменился и кто нет, — холодно сказала она. — Поговорим о чем-нибудь другом.

«Нет, ни в коем случае нельзя было говорить: вы были глупым мальчишкой. Этим я словно приблизила его».

Машина свернула к мосту.

— Мне еще не домой.

— Где-нибудь задержитесь?

— Нет, просто нужно зайти на почту, отправить телеграмму, — она не сказала, кому собирается послать телеграмму.

— За мостом развернемся.

— Как хотите. Я и пешком могу дойти.

Тхавадзе оглянулся.

«А-а, опять нехорошо получилось. Я не должна унижаться до того, чтобы не позволять ему подвезти меня. Но каким образом он так верно все чувствует?»

Выйдя из машины возле почты, она высокомерно сказала:

— Если вам по пути, подождите меня.

Тхавадзе ничего не ответил.

«Ого!.. — думала Мака, поднимаясь по ступенькам лестницы на почту. — Какая сдержанность! — Ей очень понравилось это выражение, оно должно было задеть Тхавадзе и словно освобождало ее от чего-то. — Какая сдержанность! — повторила она и с улыбкой добавила: — Тхавадзе джентльмен… Когда я вернусь, он встретит меня возле машины и откроет дверцу».

Но, возвращаясь, она еще с крыльца увидела, что Тхавадзе сидит за рулем и просматривает газету.