Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— А что мне делать? — проговорила она, оставшись одна, и присела на кровать. Гоча спал. — Да, не разбудить ребенка… Еще ничего не известно. Может быть, случилась авария, столкнулся с кем-нибудь. На днях где-то огромный самосвал налетел на «Москвич» и смял четырех человек. Сколько аварий происходит ежедневно в Нью-Йорке? Почему я забыла? В школе я всегда выписывала даты и отучилась запоминать цифры. Однажды я рано ушла с уроков. Как он узнал об этом, никому не понять! И как умудрился уйти следом за мной?.. Вероятнее всего, нарочно натворил что-нибудь такое, что его выгнали из класса. Только я перешла через мост, как он показался. О чем это я?.. Почему он должен был застрелиться? Чтобы я пожалела о своих словах? Только для этого? Ох, почему Гено не увез меня, — я же так просила! А он оставил… Когда я в самый первый раз заметила, что Тхавадзе любит меня? Да, когда он встретил меня в коридоре, — я опоздала и спешила в класс, а он преградил мне дорогу. Или раньше? Нет, раньше не помню… Ах, зачем только я родилась на свет! А он?! Это я сделала его несчастным и погубила. Или он разбился на машине? «Пожалеешь…» Гоча, Гоча, сынок, проснись, родной мой, мы должны уехать, бежать отсюда… Почему хоть ты не заплакал, не затопал ножками, не закричал — поедем, поедем, поедем с папой!.. Странный ты: заигрался… Но хотя бы из-за машины, ты же так любишь кататься на машине… Радость моя, что стоило тебе не ходить к соседям. Неужели не хватило такого большого двора для игр? Мы должны уехать отсюда… Сынок, хоть ты увези меня. Я всегда здесь была несчастна. Ничего хорошего меня не ждет. Увези и больше никогда не отпускай. Плачь, кричи, запри все двери, но не выпускай меня за калитку…

Ребенок спокойно спал в утренней прохладе. Он только едва, почти незаметно вздрогнул, когда Мака, пугаясь собственных слов, прошептала в душе: не отпускай или останешься без мамы.

Вести, принесенные Ольгой, все-таки оказались утешительными: Тхавадзе и вправду стрелялся, но пока жив, а из-за чего стрелялся, неизвестно. На заводе он недавно, за это время как бы ни куролесил и ни тащил (а этого за Тхавадзе не замечали), не мог расхитить и растратить столько, чтобы ему, человеку со связями и бесчисленными друзьями, пришлось становиться под пулю.

«Видимо, маме не посмели сказать: из-за твоей дочери… Неужели и вправду из-за меня? Где же он был до сих пор? Наверное, многие женщины мечтают о таком мужчине. Нет, нет, кто же теперь стреляется из-за женщины! Глупости… Это я выдумала. Если не на этом заводе, так на старом, откуда его перевели, он наворочал дел и знал, что не сегодня-завтра раскроется. Потому-то и не женился. И правильно сделал. Зачем же приносить несчастье той врачихе, о которой говорила Нуца… Видно, он не жестокий человек. А есть такие: гибнут и других тянут за собой. «Пожалеешь…» Ну да, у него было решено, вот он и сказал, чтобы заодно меня наказать, чтобы я приняла вину на себя и казнилась. Может, он и вправду любил меня? Может быть, самоубийство только назревало, а я ускорила его?. Но ведь когда-нибудь это должно было случиться. Вот он и предпочел, чтобы люди говорили не — «Тхавадзе был мошенник и деляга», а что он любил и покончил с собой из-за любви. В таком случае все должны узнать об этом…»

Мака перевела настороженный взгляд с матери на Мери: не скрывают ли они чего-нибудь?

Мать растерянно смотрела на нее. Мери опустила глаза.

— Все-таки, что люди говорят?

— Я уже сказала…

— А именно?

— Никто не знает, отчего он мог стреляться. Разве что хорошая жизнь во вред пошла.

— Такая уж хорошая? Не лучше, чем у других.

— Ну, нет! Одет-обут с иголочки, сладко ел и сладко пил. Ты не видела его дом?

— Нет.

— Говорят, в том районе ни один с ним не сравнится. Я тоже не видела, но люди так говорят: в прекрасном месте, за банком, чуть повыше, — участок тоже недешево ему обошелся.

«Гено предлагали в центре чей-то отобранный участок, но он не взял, предпочел строиться на пустыре в пригороде».

— Мери, ты ничего не знаешь?

— Я? — удивилась Мери.

— Бичи тебе не говорил?

— Нет, ничего.

— Да и какое нам в конце концов дело? — Мака встала и прошлась по комнате.

— Не скажи, дочка… От нас человек уехал, из нашего дома…

— А я тут при чем? — Мака резко обернулась.

— Ты-то ни при чем, но как от нас вернулся, так и… Слышала — не выживет.

— Не выживет? Но что я могу сделать, мама?

— Ты… Что мы можем? Мы ничего не можем.

— Утром мне надо уехать, даже не успею к себе до двенадцати. У меня работа, в конце концов.

— А отец? — тихо спросила Мери.

— Что отец?

— Разве не заберем его из больницы?

— Да, конечно. Но сейчас в больнице… Сходите вы с мамой. Сейчас и Бичико там будет!

— Мака, если бы ты пошла…

Мака вспомнила, что отец еще не знаком с невесткой и что без нее Мери не посмеет показаться на глаза свекру, а поэтому надо проводить ее в больницу. Но сейчас там лежит Тхавадзе. Возможно, кто-то из его окружения знает, что он стрелялся из-за женщины, и именно из-за нее — Маки Лежава.