Он пытался представить себе, каким образом произошел первый удар, а также, что Эра могла подумать об опасности. Но мысли его были противоречивы. Только в одном он был твердо убежден: семья инстинктивно должна была кинуться к уловителю Красных Земель. Так что туда же и было разумнее всего направить раскопки. Но только достигла ли Эра уловителя или же она погибла по дороге? На ум ему пришли те слова, которые пролепетала Арва. Здесь, на месте, они приобретали полный смысл. Эра или кто-нибудь из детей, а может быть даже и все они почти наверное дошли до этого места. Следовало как можно скорее возобновить работы, что, впрочем, не мешало начать прокладку траншеи через всю местность.
Приняв это решение, Тарг открыл двери и приступил к беглому исследованию. Глыбы скал и щебня на первый взгляд выстроили непреодолимые препятствия. Он вернулся через крыльцо и снова пустил в ход юго-западные машины. Затем расставил машины с севера и приказал им прокладывать траншею. В то же время он следил и за Арвой, летаргия которой мало-помалу приняла характер нормального сна.
Затем он стал ждать, не спуская глаз с машин. Временами он коротким жестом поправлял их работу, иногда, чтобы исследовать почву, останавливал какой-нибудь заступ, лезвие или турбину. В конце концов он увидел скрученный и согнутый высокий стержень уловителя и его сверкающий рупор. С этого момента он не отрывал глаз от работы машин. Теперь работали лишь наиболее послушные, которые, смотря по обстоятельствам, ворочали огромные камни или подбирали мелкие обломки с особой аккуратностью. Вдруг Тарг испустил жалобный, подобный предсмертному крик… Пред ним мелькнул тот самый гибкий и живой свет, который он заметил в день катастрофы среди развалин Красных Земель. Сердце его замерло. Застучали зубы. С полными слез глазами он остановил все машины, оставив в действии лишь металлические руки, более ловкие и нежные, чем человеческие.
…С глухими рыданиями Тарг прижал к своей груди тело той, которую он так страстно любил…
Неожиданно проснулась шальная надежда: ему показалось, что Эра еще не остыла. В лихорадочном возбуждении он приложил к ее бледным губам гигроскоп.
Все кончено… Она исчезла в вечной ночи.
Он долго смотрел на нее… Это она открыла ему поэзию старых времен, и мечты необычайной свежести преобразили для него мрачную планету. Эра была его любовью ко всему, что было у мира обширного, чистого и вечного. И когда он держал ее в своих объятиях, то ему казалось, что возрождалась новая бесчисленная раса.
— Эра! Эра! — шептал он. — Эра, свежесть мира! Эра, последняя мечта людей!..
Диким и горьким поцелуем он в последний раз коснулся волос своей подруги и снова принялся за работу.
Он нашел их всех. К детям камни были менее жестоки, чем к их матери. Они подарили им быструю смерть: размозжили головы, раздавили тела… Тарг упал на землю и залился безысходными слезами. Его скорбь была необъятна, как мир. Он горько раскаивался, что боролся с неумолимым роком. Слова умиравшей в Красных Землях женщины звенели сквозь его скорбь, как похоронный звон Вселенной… Чья-то рука коснулась плеча. Он вскочил. Покачиваясь, к нему наклонилась Арва. От переполнявшего ее горя она даже не могла рыдать, только в глазах отражалось невыносимое отчаяние. Словно в бреду она прошептала глухим голосом:
— Пора умирать! Пора умирать!
Их глаза встретились. Всю свою жизнь, во всем делах и во всех мечтах они были едины. Раньше их объединяла общая их надежда, и теперь, в бесконечном горе, их страдания тоже были тоже общие.
— Пора умирать! — повторил он, как эхо.
Они обнялись… В последний раз на этой планете два человеческих сердца бились одно возле другого. Она молча поднесла к своим губам склянку с иридием, с которым никогда не расставалась. Доза была огромна, а слабость Арвы — велика, поэтому эвтаназия длилась лишь несколько минут.
— Смерть! Смерть! — шептала умирающая. — О, как могли мы ее бояться!
Ее глаза затуманились; блаженное спокойствие разгладило губы, и последнее дыхание вырвалось из груди.
Теперь на всей земле остался один человек.