Звездун

– Алло? – Я надеюсь услышать благодарный голос владельца, предвкушаю, как мы посмеемся вместе, а потом встретимся в пабе, где признательный хозяин телефона – кем бы он ни оказался – в благодарность за мою честность поставит кружечку-другую пива. Кто знает? Пусть дружелюбие согреет нам сердца перед тем, как пути наши разойдутся, даст понять, что в этом холодном жестоком мире еще остались вечные ценности.

Увы, мои надежды тщетны.

– Ты гребаная пизда! – доносится из телефона. Манера речи и выговор выдают коренного лондонца, кокни.

Пытаюсь что-либо сказать, но безуспешно. Я буквально потерял дар речи от шока, к тому же кокни на другом конце – наверняка тот жирный боров-строитель из метро – завелся не на шутку.

– Ты долбаная вороватая сука! Небось доволен собой до усрачки! Мудак хренов! Чтоб ты подцепил рак и сдох, гребаный козел!

На какое-то мгновение меня сбивает с толку упоминание о раке. Ловлю себя на том, что вначале смотрю на сигарету, а потом оглядываюсь вокруг, будто слышу слова не владельца телефона, а какого-нибудь яростного борца с курением. Я совершенно обескуражен. Затем, словно проснувшись от резкого дверного звонка, я понимаю, что происходит.

Как можно описать бешенство? Говорят, что оно похоже на красную пелену, которая застилает все вокруг. Правильно говорят. Мое внутреннее спокойствие уничтожено одним махом, я испытываю прилив сокрушительной ярости, дьявольской смеси из несправедливости и обиды, профильтрованной через две банки пива. Этот урод не только занял мое место в вагоне метро, он еще и обвиняет меня в краже телефона!

– Иди на хуй, придурок! – Я ору в трубку, держа ее у самого рта, и сам удивляюсь своему гневу. – Пошел на хер!

Даже если ублюдок и огрызается в ответ, я ничего не слышу. Держу телефон у рта, как микрофон и, брызгая слюной, воплю:

– Ты требуешь свой гребаный телефон? Вот тебе твой долбаный мобильник!

С этими словами я изо всех сил швыряю сотовый об асфальт.

Если принять во внимание ту энергию, которую я вкладываю в бросок, неудивительно, что телефон разбивается не на две, а по крайней мере на четыре части. Обломки отскакивают от тротуара, некоторые долетают до дороги и падают на битое стекло и обрывки бумаги. Кусок серебристого пластика остается лежать на тротуаре; я наступаю на него – «Мудак!» – а затем ударом ноги отфутболиваю прочь.

Мне некуда выплеснуть свою злость, поблизости больше нет обломков, которые можно было бы растоптать, и я стою, не зная, что делать дальше. Меня трясет, я изо всех сил пытаюсь справиться с гневом, словно сдерживаю позыв к рвоте.

– Мудак! – Я выплевываю слова. – Гребаный ублюдок! Гребаный мудак-кокни! Долбаный неблагодарный пиздюк!

По другой стороне улицы навстречу мне идет подросток, на нем бейсболка, в ухе – серьга. Вообще-то он мог бы и не орать «Придурок!» в мой адрес.

– Пошел на хер! – кричу я во власти адреналина. Юнец отвечает мне непристойным жестом и убирается восвояси, а я праздную маленькую победу.

Я удивляюсь своему гневу, но, как ни странно, это приятное удивление, потому что чувствую я себя отлично, словно происшествие волшебным образом меня очистило.

Конечно, чувство не такое, как если бы я спас из огня ребенка-калеку, или бы внес крупное пожертвование на благотворительные нужды, или хотя бы дал фунт бездомному на улице, и все равно очень приятное.

Наконец я беру «дипломат», одним долгим глотком осушаю банку пива и иду домой, а в голове вертятся слова Трэвиса Бикла из фильма «Таксист» с Робертом де Ниро: «Вот человек, который больше не будет терпеть. Который смог дать отпор».

К тому времени, когда я подхожу к магазинчику по соседству с домом, в мятом пластиковом пакете у меня болтается всего лишь одна банка пива.

Недолго думая кидаю пакет в урну и прячу оставшуюся банку в карман пиджака. Захожу в магазин, намереваясь еще раз воспользоваться выгодным предложением о покупке восьми банок пива за шесть фунтов.

Только оно больше не действует.

Естественно, я узнаю об этом лишь тогда, когда сгружаю все восемь банок на прилавок, маневр, для выполнения которого мне требуются два путешествия к холодильнику и обратно. Бумажка, возвещавшая о выгодном предложении и написанная от руки (как же любят писанину в этом магазине!), исчезла. Оказывается, «Стелла Артуа» теперь продают по 99 пенсов за банку и без всяких скидок для оптовых покупателей.

Но я еще об этом не знаю и потому протягиваю шесть фунтов – пятифунтовую банкноту и монету в один фунт, – попутно удивляясь тому, что кассирша, та самая, которая на днях не поняла моей шутки насчет кредита, так долго не набирает цифры на кассовом аппарате.

– Семь фунтов девяносто два пенса, – произносит она и протягивает руку.

Моя рука тянется через прилавок ей навстречу, однако – прекрасная аналогия наших отношений – соприкосновения не происходит.

– Шесть, – уверенно говорю я. – Восемь банок, шесть фунтов.

Прилив адреналина, который я ощутил, когда демонстрировал умение постоять за себя, еще не иссяк, и я завожусь с пол-оборота. Это не уверенность в себе, а скорее раздражительность.