Звезды

Не с первой попытки сумела Беверли вставить в мочки ушей жемчужные сережки в виде капелек. Возможная встреча с Отисом Куинном очень беспокоила ее, и от этого у нее слегка дрожали руки. Где он был сейчас? Куинн приехал утренним фуникулером, а теперь уже вечер. Она ожидала, что до вечера он как-то проявит себя, из-за постоянного напряжения у нее сдавали нервы.

Поэтому она вскочила, услышав стук в дверь. Куинн!

Но это оказался Саймон: он еще не переоделся в белый вечерний пиджак и был без галстука. Войдя в гостиную, он закрыл дверь.

– Я получил твою записку, Беверли, – сказал он с выражением озабоченности на лице. – Ты не идешь на бал! Плохо себя чувствуешь? Вызвать доктора Айзекс?

– Нет, – ответила она. – Просто болит голова. – Беверли была полна желания пойти на вечер, решив для себя заранее, что это будет ее выход в свет, так как она собиралась первый раз показаться на людях без темных очков. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как лицо Беверли Хайленд перестало мелькать на экранах и в газетах; она уверяла себя, что память людей недолговечна. А потом появилась «Разоблаченная бабочка», написанная Отисом Куинном, и там были помещены ее фотографии, сделанные в те дни, когда она занималась благотворительностью, собирая деньги для разных общественных целей, в частности в фонд поддержки предвыборной кампании Дэнни Маккея.

После этой статьи с фотографиями она уже не могла появиться без очков. Кто-нибудь из гостей точно узнал бы ее.

– Я очень хочу, чтобы ты пошла на бал, Беверли, – сказал Саймон, подойдя так близко, что она сделала шаг назад.

– Я поучаствую, но буду находиться здесь. – И она кивнула на большой телеэкран, встроенный в стену. Он принимал сигналы от множества телекамер, установленных по всему «Замку» и вокруг него. Эта, система позволяла Беверли наблюдать за происходящим, не выходя из своих апартаментов, где она чувствовала себя в безопасности.

– Но это совсем не то, – сказал он.

– Ничего, – ответила она, отворачиваясь от него, чтобы он не уловил подвоха в ее глазах. Она включила телевизор, и экран заполнился ослепительными бликами белого и серебристого тонов: это был бальный зал с рождественской елкой сорока футов высоты, украшенной белыми пушинками и серебристыми звездами. Зал был оформлен в белых тонах; и ткани, и гирлянды, и венки – зимняя страна чудес. Некоторые гости уже прибыли и начинали угощаться у массивного буфета.

– Прошу тебя, Саймон, иди вниз и будь нашим гостям радушным хозяином, каким ты всегда был для них.

– Я надеялся на один танец с тобой, Беверли, – произнес он.

Они смотрели друг на друга через всю комнату. Саймон и Беверли ни разу не танцевали друг с другом.

– Прошу тебя, – мягко повторила она, – Пожалуйста.

Он подошел и коснулся ладонью ее щеки.

– Позволь мне помочь тебе, Беверли. Дай мне встать между тобой и тем, что пугает тебя.

Она посмотрела ему в глаза, еще мгновение, и она бы выболтала ему все. Но сдержалась, заставляя себя еще и еще на секунду сохранять присутствие духа и сохранить тайну в себе. Пока он не сказал:

– Хорошо, пусть будет, как ты хочешь. Я ухожу, чтобы приготовиться к балу. Если ты передумаешь…

Оставшись одна, она попробовала устроиться поудобнее, чтобы наблюдать за балом по монитору. Но вскоре поняла, что ее охватывает какое-то странное беспокойство и она не может усидеть на месте. Запах его одеколона распространился по комнате, она все еще чувствовала на щеке прикосновение его пальцев.

О Боже, что же делать? Сидеть здесь? Как заключенная в собственном доме, как зверь в клетке, и ждать разоблачения Отиса Куинна? Всю жизнь она активно боролась, а сейчас чувствовала, что ведет себя трусливо.

Она снова подумала о Саймоне. Сколько она себя помнила, она всегда была одна, отгороженная от мужчин и любви, полагаясь только на себя, обделенная сильными мужскими плечами, на которые можно было бы опереться в трудную минуту. Саймон сказал, что хочет разделить с ней ее бремя, защитить от того, что ее пугало. Разве не могла она сейчас наконец позволить себе положиться на чью-то силу? Разве было бы ошибкой открыться ему и позволить помочь ей?

Послезавтра у меня может не быть возможности использовать свой шанс с Саймоном. Послезавтра мир может измениться для меня.

Она подошла к двери и выглянула в холл. Саймон был уже у себя и готовился к балу. Тихонько прикрыв за собой дверь, с замирающим сердцем, Беверли прошла к его комнате, остановилась и прислушалась. За дверью был слышен шум воды в ванной.

Она потрогала ручку: открыто. Раньше Беверли бывала в его апартаментах. Это жилье было удивительным отражением обратной стороны характера человека, которого она знала очень хорошо и одновременно не знала совсем. Саймон Джунг, всегда такой аккуратный и педантичный при исполнении своих обязанностей, видимо, легко мирился с беспорядком в обыденной жизни. Книги, журналы и видеокассеты были разбросаны повсюду, стол был завален бумагами, шелковый галстук висел на спинке стула.