Звезды большого футбола

Он не торопился, ждал, когда закончит мысль переводчик, и еще уверенней продолжал. Речь была посвящена нашему приезду. Премьер-министр говорил, что спорт помогает сближению советского и французского народов. Он рад, что мы приехали во Францию, рад, что имеет возможность, пригласив нас, хоть в какой-то степени ответить на то гостеприимство, которое было оказано ему лично в Советском Союзе. Затем он высказался за расширение политических и экономических связей между Францией и Советским Союзом. Подчеркнул особое значение заключенного в ноябре 1932 года пакта о ненападении между этими странами.

Отвечать пришлось мне, а я еле дышал после всех съеденных блюд. Спасло искреннее восхищение прекрасной Францией и громогласное «физкульт-ура» в двадцать молодых голосов.

Бравый аккомпанемент особенно понравился дамам. Госпожа Эррио, веселая и приветливая, как большинство француженок, объявила, что открывает танцы в паре с «главным советским футболистом». Ее супруг учтиво пригласил жену советского консула. Я похолодел, когда понял, что попал в кавалеры к госпоже Эррио. Я не умел танцевать. В любом другом случае я бы отказался от танца, но здесь выхода не было. Кроме того, храбрость мне придавали вина, которые приходилось пригублять за столом из разнокалиберного хрусталя.

«En avant!» (Вперед!) — вспомнил я французский девиз и, расправив плечи, пригласил свою именитую даму.

Оркестр что-то громко играл. Силясь угадать, что же это, я сосредоточился на одном: не наступить партнерше на ногу. Секунды тянулись как часы. Мы пошли по второму кругу. В глазах госпожи Эррио я видел вначале удивление, потом замешательство и, наконец, смех.

Не знаю, насколько удалось мне напускной беспечностью прикрыть смущение, но конец этой муке настал. Я поблагодарил даму за доставленное удовольствие. Она благосклонно закивала. Подошел консул. Желая хоть как-то оправдать свою неловкость, я попросил его извиниться за меня и сказать, что я плохо танцую вальс-бостон.

— Ничего, месье, все шло отлично, — очаровательно улыбаясь, ответила госпожа Эррио. — Тем более что это был фокстрот.

Тогда я очень пожалел о том, что не умею танцевать. Одной тысячной доли усердия, вложенного в футбол, хватило бы, чтобы научиться и фокстроту, и бостону, и чарльстону.

Основные крайние хавбеки сборной Москвы Евгений Никишин и Станислав Леута долгие годы были вне конкуренции.

Никишин в игре был прообразом Игоря Нетто. Он отлично играл головой, безошибочно выбирал место, а в скорости не уступал такому признанному спринтеру футбола, как правый крайний Петр Григорьев из сборной Ленинграда. Своим нападающим играть с Никишиным было истинное удовольствие, настолько своевременны, мягки и точны были его передачи. Но было у него и слабое место: не владел Никишин завершающим ударом, сам он не представлял большой опасности для чужих ворот.

Станислав Леута, наоборот, мог с тридцати метров из самого трудного положения прицельно выстрелить по воротам. Тогдашние вратари невесело острили: не ноги, а пушки. И еще одним замечательным достоинством владел Леута — универсализмом: не было такого места в сборной, где бы этот талантливый спортсмен не заменял полноценно выбывших партнеров. Он играл как центр нападения вместо Петра Исакова и как крайний защитник вместо Александра Старостина. Выступал как инсайд вместо Василия Павлова и как правый крайний нападения вместо меня. Только в воротах он не стоял, не бросался по углам за мячами, но чужих вратарей заставлял это делать частенько, потому что был штатным пенальтистом и в сборной и в «Спартаке».

Обязаны Станиславу Леуте спартаковцы и за ту молодежь, которую он готовил себе на смену. Помню, как выручил «Спартак» его любимый ученик и дублер Алексей Сидоров. Это произошло в канун Дня физкультурника в 1936 году на Красной площади, где на следующее утро должен был выступать на параде «Спартак».

Мы доставили на площадь в разобранном виде громадный, невиданный еще в мире войлочный ковер размером около десяти тысяч квадратных метров.

Из кусков войлока предварительно, на стадионе «Ширяево поле» в Сокольниках, было сшито несколько десятков полос. Длина каждой из них равнялась ширине Красной площади. Закатанные в колбасы, полосы привезли к ГУМу и разместили вдоль тротуара. Предстояло составить из них сплошной ковер, обозначить на нем зеленой краской футбольное поле, черной — беговую дорожку, а секторы для прыжков и метаний окрасить под песок в желтый цвет.

За одну ночь, как в сказке о Василисе Премудрой, надо было сшить полосы, окрасить ковер и скатать в один вал к ГУМу. Кроме того, необходимо было научиться раскатывать его в считанные минуты так, чтобы не вышло осечки на глазах правительства и ста тысяч приглашенных. Перекосы и складки не только искажали бы общий вид спортивного ядра, но и мешали бы бегунам и футболистам во время соревнований.