Звезды чужой стороны

Спокойно и размеренно тикали стенные часы. Навстречу поднялся костистый полковник с коротко остриженной седой головой.

– Товарищ полковник…

– Знаю, знаю уже. – Он сердечно тряхнул мою руку. – Досталось, а?

– Мне – меньше, чем другим.

Я шагнул к столу и положил на стекло пулю. Она покатилась по гладкой поверхности.

– Что это? – полковник остановил ее пальцем.

– Фашистская пуля. Два дня назад ее вынули из груди капитана Комочина.

– Ясно! Ваше овеществленное мнение о человеке. – Он взял пулю, повертел ее в пальцах. – Семь граммов свинца – яснее и лаконичнее не мог бы сказать даже ваш египетский философ… Как его? Кажется, Рофамес…

Я промолчал. Он посмотрел на меня пытливо, бережно положил пулю обратно на стекло, задумчиво потянул себя за ухо двумя пальцами. Потом вышел из-за стола, прошелся по комнате, сгорбленный, худой, с болезненно-желтым лицом.

– Я знаю, о чем вы думаете, – неожиданно сказал он. – Что я очень огорчился, когда увидел вот эту вашу пулю. Что я целые месяцы плел, плел паутину вокруг капитана Комочина, а приходите вы, кладете пулю на стол и разрушаете все мои планы. Что я теперь сердит на вас и на весь мир. Что я старый, подозрительный, желчный человек и готов считать шпионами всех людей подряд. Ведь так?.. А теперь подумайте о другом. Вот Комочин. Человек сложнейшей судьбы. Вы знаете?

– Так… Вроде… – неуверенно сказал я.

Что я, в самом деле, знал о Комочине? Все – и ничего.

– Вроде. Гм. – Он потянул ящик письменного стола, вынул папку, подал мне бумагу. – Вот, смотрите.

Это был анкетный листок. «Комочин Антон Павлович (Антал сын Пала)», – прочитал я и поднял голову.

– Читайте, читайте.

– Год рождения: 1907. Место рождения: Будапешт, Венгрия. Отец – рабочий-судостроитель, коммунист. Эмигрировал с семьей в Советский Союз в 1920 году, после падения советской власти в Венгрии.

1926 год: Московский университет, химический факультет, студент.

1929 год: Красная Армия (комсомольский призыв), воздушный флот. Учлет, лейтенант, старший лейтенант, капитан.

1937 год: летчик-истребитель (Республиканская Испания, доброволец).

1938 год: ранен, сбит в воздушном бою. Тюремный госпиталь в Саламанке (франкистская Испания).

1938 год: тюрьма в Сантандере (франкистская Испания).

1939 год: тюрьма Моабит (Берлин).

1939 год: концлагерь Заксенхаузен (попытка побега).

1940 год: концлагерь Маутхаузен.

1940 год: передан Венгрии. Тюрьма Марко (Будапешт).

1940 год: тюрьма Вац.

1941 год, октябрь: мобилизован в рабочую роту венгерской армии (на территории Венгрии).

1942 год, февраль: рабочая рота венгерской армии (на территории Украины). Побег, переход линии фронта.

1942 год: лагерь для военнопленных (Урал).

1944 год, июль: 2-й Украинский фронт, в составе группы переводчиков (венгры-антифашисты).

1944 год, август: 2-й Украинский фронт. Разведотдел (по просьбе и под личную ответственность майора Горюнова).

– Видите! – сказал полковник, принимая у меня листок. – И со времени испанского плена – ни одного документа, ни одного подтверждения. Только слова. А можно ли верить словам? Одним только словам? А если нет, то какие у меня основания ему доверять?

Я молчал. Я мог бы сказать, что для доверия не нужно никаких оснований, просто веришь человеку – и все: наоборот, основания нужны для того, чтобы не доверять. Но я молчал. Почему полковник тогда, в первый раз не показал мне анкету? Почему он заставил меня не доверять капитану Комочину? Этого я не мог ему простить.

Я лежал на мягкой удобной кровати у окна и никак не мог заснуть. Все та же щемящая тревога. Заставлял себя спать, нарочно думал совсем о другом, приятном, хорошем, но мысли со стальным упорством тугой пружины все возвращались и возвращались туда, к ним…

И все-таки я, вероятно, спал. Потому что я видел собственными глазами, как Комочин беспокойно ворочается на узкой госпитальной койке, как Аги стреляет из маленького пистолета в рыжего немца, как лейтенант Нема с людьми из нашей химической роты прорывается куда-то сквозь шквальный огонь.

И еще потому, что уже начинало темнеть, когда за мной пришли от майора Горюнова.

Майор опять, как вчера на аэродроме, взял меня за плечи:

– Так, сынок… Так… Мы связались с ними по рации.

У меня сердце сжалось от злого предчувствия:

– Что с ним?

Я думал, холодея, что сейчас услышу: Комочин умер. Но майор сказал совсем другое:

– Погиб лейтенант Нема. При взрыве… Ну, ну, ничего тут не поделаешь, сынок… Война!

– Мне надо туда, – сказал я. – Мне надо немедленно туда!

Он понимающе кивнул.

– Обернись!

На стуле, позади меня, аккуратно сложенная, лежала венгерская военная форма моего доброго знакомого лейтенанта Елинека; рядом со стулом стояли его кожаные гибриды – полусапоги, полуботинки…

…И вот я снова в ночном небе. Впереди знакомые широкие плечи «разведизвозчика» Миши. Внизу – сплошная тьма, разрываемая изредка белыми слепящими вспышками.

А наверху, надо мной, спокойно мерцают звезды. Множество звезд.

Знакомые звезды…

Об авторе