Читаем Звезды чужой стороны полностью

– Раззия! (Облава! (венг.)

– Здесь?

– Нет. На улице.

– Тебя проверяли?

– Отсиделся в одном месте, а потом дворами.

– В каком это ты месте, интересно, отсиделся? – спросил Янчи.

Черный не ответил. Лег на нары, руки под голову, глаза в потолок, и долго лежал так, необычно тихий, молчаливый, безучастный ко всему.

И все-таки мы подорвали эшелон! Настоящий добротный воинский эшелон с танками и автоцистернами, направлявшийся на северо-восток Венгрии, туда, где развернулось колоссальное танковое сражение.

Произошло это в следующий вечер, на том же самом месте – после чуть было не закончившегося трагически вчерашнего происшествия с пассажирским поездом мы оставили здесь зарытыми в куче опавших листьев толовые шашки, детонаторы и запасной шнур.

На сей раз все шло как по расписанию. Шандор дежурил в диспетчерской вторые сутки, заменяя заболевшего напарника. Он заблаговременно узнал о подходе воинского эшелона, успел известить нас. Мы без помех прибыли на место, подготовили все. Эшелон подошел минута в минуту в сообщенное Шандором время. Его тянули два паровоза. Черный снова крикнул вчерашнее: «Шпарь лысого кипятком!» Мы подожгли шнур и бросились врассыпную, каждый в свою сторону.

Я, как обеспеченный более надежным документом, должен был выйти к главной улице. Двухсотметровое расстояние от аллеи до домов я преодолел бегом. Затем пошел, не спеша, прислушиваясь к тому, что делается за спиной, на линии.

Оба паровоза учащенно пыхтели, перебивая друг друга.

Почему нет взрыва? Уже время, время!

Я не выдержал, обернулся. И в этот момент рваный всполох, словно молния, осветил улицу, выхватил из темноты длинные серые однообразные дома.

Звук взрыва, несильный и глухой, сразу же потонул в последовавшем за ним грохоте и треске. Отсюда я ничего не мог видеть, но ясно представлял себе, как налезают друг на друга, поднимаясь на дыбы, тяжелые платформы, как, скрежеща, изгибаются их толстые металлические остовы, как рассыпаются, словно игрушечные, плотные деревянные стены вагонов.

А затем все стихло. Только долго и надсадно, на одной ноте, кричал кто-то, и ничего человеческого уже не осталось в этом вопле, похожем на непрерывное гудение автомобильного клаксона.

И снова появилось пламя, не ослепительно белое, ровное, как от взрыва, а красное, нервное, торопливое, пляшущее пламя пожара.

Держась поближе к стенам домов, я быстро уходил от места крушения. В городе завыли сирены противовоздушной обороны, залаяли зенитки, в небо потянулись ленивые разноцветные строчки трассирующих пуль. Зенитчики, услышав взрыв, по-видимому, решили, что город бомбят.

На улице было пусто – ни единой души. Даже стало как-то жутко, словно город вдруг весь вымер.

Лишь пройдя несколько кварталов, я услышал впереди себя шум автомобильного мотора. Метнулся к воротам, черневшим на другой стороне улицы, но опоздал. Машина выскочила из-за угла, на секунду водитель включил фары. Ослепленный, я поднял руку к глазам. Раздался скрип тормозов. Машина остановилась в нескольких шагах от меня. Армейский вездеход с крытым верхом. Из кабины выскочил высокий тощий капитан-венгр в очках. Карманным фонариком он осветил мои погоны:

– Документы!

– Кто вы такой?

– Заместитель коменданта города.

Я судорожно ткнул руку за отворот шинели. Там у меня лежало удостоверение и пистолет. Нащупал рукоятку. Прохладная сталь предостерегла от опрометчивых действий.

– Скорее, лейтенант.

Из кузова, приподняв брезент, за нами следили двое военных. Я снял руку с пистолета и вытащил удостоверение.

– Назовите себя, лейтенант.

– Елинек Шандор.

Он проверил по удостоверению.

– Место службы?

– В настоящее время – госпиталь, – сказал я. – После ранения.

– Поедемте со мной.

– Господин капитан, я отпущен только до…

– Не имеет значения.

Он сунул удостоверение себе в планшет и указал на кузов машины:

– Скорее! Скорее!

Оставалось либо стрелять немедленно, либо подчиниться. В первом случае я выигрывал инициативу, но зато их, считая шофера, набиралось четверо против меня одного – почти безнадежно. Во втором случае против меня оставалось лишь двое в кузове.

Мешкать больше нельзя было. Я полез через задний борт. Впереди с лязгом захлопнулась дверца кабины. Машина рывком тронулась с места. Я ухватился за металлическую перекладину над головой.

Сначала я видел только одинокую красную точку горящей сигареты. Постепенно глаза привыкли к темноте. В кузове было не двое – человек десять. Все офицеры и нилашисты-зеленорубашечники.

Стеной навалилось черное отчаяние. Куда меня везут? Почему отобрали документы? Неужели конец? Уйти целым после взрыва и попасться к ним в лапы случайно, по-глупому… Никогда еще я не ощущал такого близкого соседства проклятой старухи, как в этом тряском грузовичке.

– Есть место, господин лейтенант, садитесь, – раздался голос рядом со мной, и кто-то потянул меня за шинель. – Вот здесь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза