Звёзды, души и облака

— Поверит, поверит. Саня, знаешь что? Давай, пока ты не привык, снимай сегодня только свитер и брюки, чтобы не помять. Рубашку оставляй. Ладно?

— Ладно... — с трудом произносит Сашка.

Он садится на кровати, снимает свитер. Лицо его покрывается густыми, красными пятнами.

Потом он снимает брюки и бросает их на тумбочку. Падает в кровать и опять укрывается с головой.

Я беру брюки, складываю, вешаю на спинку кровати.

— Ну, всё, мальчишки, пока. Спокойной ночи. Учтите, я никуда не спешу. Ещё два часа тут буду гулять. Так что, не шуметь!

— Спокойной ночи! — отвечают мне несколько голосов. Кажется, и Сашкин — тоже. Ничего, привыкнет. Привыкнет.

У нас хороший интернат. Насколько можем, мы им издеваться друг над другом не даём. Директор наша строго за этим следит. И воспитатели следят за такими случаями.

Да только трудное это дело. Жестокая среда. Всё равно — издеваются, бьют, насмехаются и плюются. И чего только не делают...

Но, не смотря на это, у нас — действительно хороший интернат. Бывает, дети из других интернатов (те, которых к нам переводят), рассказывают страшные вещи.

О том, как дети издеваются друг рад другом, и как старшие издеваются над младшими, и, в довершение всего, как воспитатели издеваются над детьми...

Над этим Сашкой издевались. Явно, издевались.

Страх... Страх у него, страх. Пока пройдёт... Да и пройдёт ли совсем.

Дай-то Бог. Мальчик неплохой, кажется. Пошёл на контакт.

Я прощаюсь с шестыми и седьмыми классами и поднимаюсь на третий этаж, к восьмым-девятым.

— Наталья, ты посмотри, что это за безобразие! — встречает меня воспитатель девятого, Екатерина Алексеевна.

Екатерина Алексеевна — женщина пенсионного возраста. У нас, вообще, большая часть воспитателей — пенсионного возраста. А кто молодой пойдёт, в наше время, на такую работу, да ещё с такой зарплатой!

Екатерина Алексеевна возмущена.

— Наталья, ты посмотри! Ни один бачок в туалете не смывает!

Туалет на три унитаза. В туалете вонь, лужи, грязь. Пахнет ещё и куревом. Дёргаю за две оставшиеся верёвки. Без результата. Ну и вонь!

— Ну что это за изверги, ты мне скажи? — продолжает воспитатель. — Ведь утром — один ещё смывал!

— Надо сказать на пятиминутке. Один — это тоже не дело. Надо починить унитазы как следует, в конце концов. Пока мы не заболели от этой грязи.

— Да сколько раз я уже говорила! И в тетрадку писала! — Екатерина Алексеевна разводит руками. — Да ты же знаешь завхоза нашего. «Ничего нет, деточка, денег нет, деточка!» — передразнила она завхоза.

Довольно похоже, я даже рассмеялась.

— Это точно. Вечно — ничего нет. Это — к директору надо.

— А директор — что тебе скажет? В смету, на будущий год? Пока не утонем в этом г..., до тех пор и не сделаем ничего.

Меня воспитатели не боятся. Мне можно высказывать всё. Можно возмущаться, можно жаловаться, в открытую.

Директора у нас все боятся, директора! Попробовала бы она — так же сказать директору! А завхоз наш, как и кладовщик, находятся под негласным директорским покровительством. Завхоз, вообще, дальняя родственница нашего директора.

Наступать на завхоза — значит, наступать на директора.

Даже такая достойная женщина, как Екатерина Алексеевна, и та подумает, прежде чем наступать на завхоза. И далее...

— Успокойтесь, Екатерина Алексеевна. Ладно, успокойтесь. Я директору скажу, прямо завтра. Пробьем. А то, и правда, пока этого дерьма не увидишь — не поймёшь, как это...

— Так и живём — в дерьме по уши.

— Да ладно. Выгребем.

— Ты — молодая, может, и выгребешь. А я...

Я не успела ответить.

Подошла Ангелина Степановна, воспитатель восьмого «Б».

— Как там Протока?

— Жив Протока, жив. Спит, сном младенца.

— Да уж, младенца. Перелом есть?

— Не волнуйтесь, Ангелина Степановна!

— Да как не волноваться? Ведь сделают виноватой — не отмоешься. Да разве я могу уследить за всеми? Да ещё за таким... — она подыскивала слово, — за таким идиотом?

— Да ладно тебе! — вступила Екатерина Алексеевна. — Ты не виновата, ты в столовой была...

— Поди потом, докажи!

— Ладно, пойду я, — я вдруг почувствовала к этим усталым женщинам, такую жалость... такую нежность, что мне аж сдавило горло. Я повернулась к выходу.

— Пойду я, ещё раз на вашего младенца посмотрю. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Наталья, — ответили мне.

Я заглянула в изолятор ещё раз, перед самым уходом. Тоха, мой брат, спал сном младенца.

ГЛАВА 10

Я действительно пришла на следующее утро к семи, хотя мне очень хотелось поспать.

«Шефа» была на месте.

На весах, в разделочной комнате, лежало мясо, уже отделённое от костей и мелко порезанное, приготовленное на гуляш.

Я не успела. Они разделали мясо без меня. Наверняка, они это сделали не случайно.

— Почему не подождали? — спросила я «шефу».

— Натальюшка, ты же видишь, какое мясо! Одни жилы... Пока разварится... Мы ждали, ждали, и разделали без тебя. Ты же на ужин вчера не пришла!

— Это что, всё мясо?

Мясо, приготовленное на гуляш, было ужасным. Одни жилы. И его было мало, мало!

— Сколько мяса здесь осталось?

«Шефа» положила нарезанное мясо на весы. Около пяти килограммов.

По меню, должно быть около тринадцати.

— Как ты получала мясо? С костями? Или без костей?