Звезды Эгера

Но Будахази, обнаружив спасительную лазейку, повернул коня и, пригнувшись к его шее, помчался обратно.

Повернули и остальные.

По главной улице на помощь туркам лавиной неслась тысяча акынджи.

— Аллах! Аллах! Язык сана![83]

Гергей объехал их вовремя. Он сделал большой крюк и помчался на улицу Капитула. Там тоже кишели турки. Но среди них оказалось больше пеших, чем конных. Когда пешие сломя голову кинулись бежать, они только помешали верховым — не могли же те давить своих! Однако навстречу венграм уже неслись во весь опор персы-гуребы. Они и ринулись на неистово мчавшуюся сотню, но тщетно. Венгры пробили себе кровавую дорогу; гуребы падали, валились, как вихрем разбросанные снопы.

Только теперь стало видно, как слаба маленькая турецкая лошадка в сравнении с крупным и сильным венгерским конем. Десяток венгерских всадников мог раздавить сотню турецких. А если венгр сшибал какого-нибудь турка, тому уж не хозяйничать было в Эгерской крепости!

Конные солдаты Гергея помчались обратно.

Долой от ворот!

Ликующие крики понеслись с крепостной стены и смешались с шумом и топотом возвращавшегося отряда.

Добо смотрел с тревогой, как из переулков города все еще выскакивали акынджи и джебеджи, мчась на выручку остальным.

— Огонь! — крикнул Добо.

Грянули ружья, зазвенели стрелы. Передовые части турок повернули назад, и началась давка.

Вдруг на крепостной стене раздался дикий вопль, похожий на безобразный крик осла. Все взглянули туда. Оказалось, вопит цыган. Яростно подпрыгивая, он грозил туркам саблей:

— Горе тебе, трусливый пес!

Наши всадники, воспользовавшись смятением турок, весело мчались в гору и на взмыленных, окровавленных, потных конях проскочили в ворота крепости. Обитатели ее встретили витязей восторженными криками.

Схватка продолжалась не больше пятнадцати минут, но на церковной площади, на рынке и на улице Капитула полным-полно было убитых и раненых турок и хромающих коней. Перепуганные турки в ярости улепетывали, то и дело оборачиваясь и потрясая издали кулаками.

Добо и на другой день не велел еще закрывать ворота, выходившие на речку. Пусть народ с утра до вечера выходит из крепости. Пусть турок видит, что Эгер спокойно встречает осаду.

Ворота были распахнуты. Вооруженной стражи и то нигде не было видно. Правда, под сводом ворот стояли сто двадцать солдат, а у окошка сидел приворотник, по одному движению которого должна была упасть органка, то есть напоминающие органные трубы железные колья, которые защищали ворота башни. Подальше в воротах стояла на страже и мортира. А мост можно было поднять даже тогда, когда на нем полно народу. Конные солдаты и водоносы то и дело входили и выходили. Солдаты поили коней, водоносы таскали воду в каменное водохранилище крепости. В крепости был, конечно, и колодец, но одного колодца мало, чтобы снабдить водой две тысячи человек, уйму коней, волов и овец. Так что воды пришлось натаскать как можно больше.

На другом берегу речки поили коней турецкие всадники. Подходили и пешие турки напиться речной воды.

Добо запрудил речку, вода в ней поднялась и на середине доходила до пояса. Турки не трогали плотину — им нужно было еще больше воды, чем венграм. Вода им требовалась каждый день, и не только скотине, но и людям. А в городе колодца не было, только на склонах гор били два ключа.

Эгерские крестьяне-водоносы привыкли к туркам, а нынче в полдень они еще увидели, как венгерские солдаты гнали и крушили их; поэтому, набирая и наливая воду в бочки, водовозы не могли удержаться, чтобы не окликнуть какого-нибудь турка:

— Иди сюда, кум, коли не боишься!

Турок не понимал, что ему говорят. Он видел только движение головы. И сам тоже кивал: дескать, иди ты сюда!

Улыбался и другой турок, тоже начиная подзывать венгров. И вот уже пять-шесть турок и столько же венгров подзывают друг друга.

На противоположном берегу огромный курд в грязной чалме, засучив штаны, мыл раненую ногу. Он встал и спустился в речку, придвинул широкое лицо с русыми усами к венгру и крикнул:

— Ну вот, я здесь! Чего вам?

Но крестьяне не отскочили. Они тоже стояли в воде в подвернутых до самого пояса портах. Один из них внезапно схватил курда за руку и перетащил к своим.

Пока ошеломленные турки пришли в себя от изумления, четверо крестьян, подталкивая курда, тащили его между водовозными бочками, а остальные наставили пики на прыгающих в воду басурман.

Курд кричал, вырывался. Но его держали крепкие руки. Доломан его трещал по всем швам, пуговицы и шнуры отлетели. Чалма упала с головы, носом пошла кровь.

— Хватит! — закричал он и бросился на землю.

Но на выручку никто не пришел. Курда поволокли за ноги, да с такой скоростью, что он не мог встать, пока его не втащили в ворота крепости.

Там его поставили перед Добо.

Гордости как не бывало. Пленник стряхнул с себя пыль и, сложив руки на груди, низко поклонился. Ноги у него дрожали.

Добо привел пленника в комендантский зал. Он вызвал толмачом Борнемиссу, сам сел возле висевшего на шесте панциря, не приказав даже надеть пленнику кандалы.

— Как тебя зовут?