Пространство заполонили люди в масках и пятнистых одеждах. Один из них, прыгая, задел веревку, которой Ник был привязан к батарее, споткнулся, сильно потянул, Ник повалился на бок, и все кончилось.
Три дня он провел в больнице — «на коечке», как сформулировал лечащий врач.
— Полежите несколько деньков на коечке, — сказал он, зашив Нику бок.
Рана была пустяковая, но болезненная, да еще рука задета, не пошевелить, и все три дня Ник изо всех сил жалел себя.
Как это он не сообразил? Ничего не смог сделать, никому не смог помочь! И Славка! Его-то куда понесло?! Когда Ник вспоминал, как двоюродный или какой-то более сложный брат поливал его бензином, ему становилось дурно, к горлу подкатывала тошнота, рука наливалась болью и потом долго не отходила. Ник старался не вспоминать.
Лиса не показывала носа, зато с утра до ночи возле его кровати, сменяя друг друга, толклись мать, Сандро, водитель Сандро и домработница Сандро. Водитель привозил подарки, домработница притаскивала еду. Они ни о чем с ним не разговаривали — разве что о погоде и перспективах отпуска. Об этих перспективах особенно убедительно толковал брат — нужно лететь на море, надолго, не на пять дней, там ничего не делать, только приходить в себя и наслаждаться жизнью.
Ник терпеть не мог это выражение — наслаждаться жизнью!..
О том, что Лиса жива и старик Александр Александрович жив и здоров, Ник, разумеется, знал, а больше ничего выведать ему не удавалось, и он злился на родных.
У Натальи Александровны, когда Ник принимался допытываться, глаза моментально наливались слезами, а они с братом с самого детства не выносили маминых слез, и Ник сразу же отставал, просил прощения, каялся и тоже начинал рассуждать об отпуске на море.
Сплошное наслаждение жизнью, что ты будешь делать!..
В день выписки почему-то никакого столпотворения возле его «коечки» не было. Лечащий врач заглянул, осмотрел рану, велел сестре поменять повязку, и в двенадцать Нику принесли «историю болезни».
— Вы уж больше под обстрел не попадайте, — добродушно напутствовал его лечащий врач. — Ничего страшного, конечно, но ведь неприятно, согласитесь!..
Ник согласился.
Телефон у него куда-то пропал, и он много времени потратил, прикидывая, куда все могли деться и как ему теперь добираться домой.
Потом вышла заминка со штанами. Джинсы натянуть он не смог. Он старался изо всех сил, вспотел, как мышь, на свежей повязке стало расплываться красное пятно, и Ник понял, что если кто-нибудь из персонала это увидит, его задержат в отделении еще на несколько дней, а ему очень хотелось… на волю, в лето.
Ему представлялось, что за больничными, до половины закрашенными окнами давно наступило лето.
Среди подарков Сандро Ник раскопал очередные немыслимые брюки на веревке вместо пояса, должно быть, тоже «коллаборационистские». С этими дело пошло!.. Они легко наделись, веревку можно не завязывать, авось не упадут. Там же нашлись футболка и толстовка на молнии. Футболка была огромной и мягкой, Нику даже удалось просунуть в рукав раненую руку.
После всех этих упражнений он так устал, что некоторое время сидел на «коечке», свесив голову и тяжело дыша.
Интересно, как он домой поедет?..
Затолкав собственную одежду вместе с «историей болезни» в сумку — сумку тоже прислал Сандро, — Ник повесил ее на здоровое плечо и потихонечку отправился восвояси.
Звонить с сестринского поста брату он не стал — зачем?.. Раз уж его все бросили, так тому и быть.
Ник вышел на улицу, и у него сразу же закружилась голова. Воздух был прохладный и показался ему очень вкусным, несмотря на то, что за домами ревело Садовое кольцо.
Никакого лета не было. Деревья по-прежнему акварельно зеленели, травка еще только пролезала, и тетки в оранжевых формах высаживали на газонах тюльпаны.
Ник зажмурился и вздохнул.
— Николай Михайлович!..
К обочине был припаркован белый «Форд» с синими полосами и буквами «МВД РФ», задняя дверь распахнута. Возле «Форда» топтался лейтенант, который однажды уже забирал Ника в отделение, кажется, майор Мишаков называл его Павлушей.
Ну вот. Началось.
— Проедем, Николай Михайлович?
Ник исподлобья посмотрел на лейтенанта. Тот твердо выдержал его взгляд.
— Надо, надо проехать, Николай Михайлович!..
— Надо так надо, — пробормотал Ник, зашвырнул в «Форд» сумку и, кряхтя, полез на заднее сиденье.
Хорошо, что я в этом дурацком костюме, подумалось ему. На нарах отдыхать удобнее!..
Из-за раны — пустяковой, но болезненной! — и еще из-за трех дней непрерывной жалости к себе Ник плохо соображал и всю дорогу до отделения был уверен, что его везут «арестовывать». Должно быть, майору взбрело в голову, что Ник сам решил поджечь дом Милютина, сам привязал себя и Лису к батарее, сам стрелял и так далее.
Почему нет Лисы? Не могли же охотники напугать ее до смерти так, что она теперь и носа не покажет из своей лисьей норы!..
По пробкам ехали долго. Весеннее солнце шпарило вовсю, Ник щурился, глаза слезились.
Нужно позвонить Глебову. И Сандро. Нет, наверное, сначала Сандро, а потом Глебову.
— Мне нужно брату позвонить, — сказал Ник в спину лейтенанту.