Звезды и немного нервно: Мемуарные виньетки

Объявив мое имя, он стал напыщенно толковать о том, какой я замечательный ученый, какую блестящую сделал в Америке карьеру и какую великолепную написал книжку, из которой теперь вот зачитаю несколько выдающихся мест. Я стал морщиться, но, в конце концов, это была его передача, и он мог говорить, сколько вздумается; риторически неизбежны были и похвалы в адрес интервьюируемого.

Я прочел штук пять виньеток, в том числе «Скромность» (о визите к Проппу в 1966 году), которую обычно включаю в свои презентации. Она сравнительно короткая, в ней описывается встреча с великим человеком, натерпевшимся от истории, но знающим себе цену, и общая атмосфера эпохи структурных бури и натиска, наивным энтузиастом которой предстает юный автор. В общем, верняк.

Вопросы, действительно, не заставили себя ждать. Первый же звонок подверг сомнению достоверность виньетки.

– Вот вы говорите, что в ваших воспоминаниях все правда, а пишете, будто звонили Проппу из автомата, найдя номер в телефонной книге. Но мы все жили в Совке и знаем, что никаких таких телефонных книг в будках не было.

– Вы правы, я тоже это знаю, но факт, что телефонная книга там лежала, она и подала мысль позвонить почитаемому издалека человеку.

– А может, вы звонили не из автомата, а откуда-нибудь еще?

– Да нет, из автомата, как сейчас помню, около Дворцовой площади. Возможно, в этом районе телефонные книги были положены специально, чтобы произвести впечатление на интуристов.

– Не надо, не надо, теперь ясно, что вы звонили из какого-то особого места, там вам и телефон дали. Ни для кого телефонных книг не было, а для вас почему-то нашлась!

Затянувшийся допрос требовал отпора, и я его дал.

– Вам же долго объясняли, что я человек особенный, выдающийся. Случай с телефонной книгой ясно это подтверждает. Слушать надо, когда говорят.

Были и еще вопросы, все очень глупые, как теперь говорят, не в кассу. В общем, глупый ведущий, глупые слушатели, глупый автор. И глупо было впутывать в это Проппа. Впрочем, фольклорное мышление – его тема.

Waa ku ja\'lahay!

В свой первый приезд в Польшу я уже на третий день был через Майенову приглашен в гости к Стефану Жулкевскому – вице-президенту Польской Академии наук и члену ЦК, покровительствовавшему всяческой семиотике и структурализму. Среди знакомых у него было прозвище Грубась (Толстяк). Для своих пятидесяти шести он выглядел крепким мужчиной, но мне, тридцатилетнему, показался человеком с раньшего времени. Было известно, что у него красавица-жена. Они жили в привилегированном районе, на Аллее Роз.

Я еще едва говорил по-польски, я первый раз был заграницей и впервые в гостях у члена ЦК. Из присутствующих я немного знал только Майенову. Помню, что там был известный искусствовед профессор Порембский. Пани Жулкевска, уже немолодая, но интересная и сознающая это женщина, разносила канапки (микроскопические бутерброды) и рюмочки то одного, то другого, что дополняло ощущение приема на высоком уровне. Я держался изо всех сил пристойно.

Майенова представила меня, время от времени добавляла обо мне что-то еще. С хозяином мы пошутили о сходстве наших фамилий (собственно, в польском варианте моя звучала бы в точности, как его). Дошло дело и до языка сомали. Пани Жулкевска попросила сказать что-нибудь по-сомалийски, для интереса.

– Ну, – отвечал я со всей галантностью, – первая фраза, которую люди стремятся выучить, а также услышать на возможно большем числе языков, это «Я вас люблю». По-сомалийски это звучит так: Waa ku ja‘lahay!

– Какой страстный язык! Как энергично! – заговорили все.

– Ну да, zlotko, dzialaj, – сказала хозяйка, и все громко захохотали.

Я растерялся, думая, что каким-то образом все-таки сел в калошу, потом сообразил, чтó примерно могут значить эти слова, покраснел и, наконец, присоединился к общему хохоту. Оказывается, пани Жулкевска осуществила молниеносный поэтический перевод с сомали на полький, вложив в него и страстность впервые услышанной африканской речи, и свое вечно женское. Zlotko, dzialaj (Зуотко джауай) звучит похоже на Waa ku ja‘lahay (Уаа ку джалахай), а значит буквально «Золотко, действуй!» – «Давай, милый, давай!».

Культур-мультур

Мое участие в Варшавском симпозиуме по семиотике (август 1968), первом моем заграничном, было не вполне официальным. Приехал я по частному приглашению (Майеновой) сильно заранее, побывал в Гданьске, Кракове и Татрах, покатался с приятелем-африканистом (Анджеем Заборским) на яхте по Мазурским озерам и в Варшаву явился только к открытию конференции. Но за три дня до этого произошло вторжение в Чехословакию, и ситуация стала тревожной. Поэтому Майенова посоветовала мне как-нибудь узаконить мой статус и для этого поговорить с руководителем советской делегации Полиной Аркадьевной Соболевой.