Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

- Ну-у... - развел руками Ригор Власович. - Советская власть за это вам ничего плохого не сделает. Да только мне, - Полищук ткнул себя пальцем в грудь, - да только мне известно, что кое-кто из вас не все имущество вписал в обязательную страховку, а кое-кто, стало быть, нарушает наш земельный закон и берет у бедного класса землю в аренду... - Ригор Власович достал из кармана тетрадь и постучал по ней пальцем. - Тут у меня все прописано!

- А-а-а...

Хозяева переглянулись. Тубол вытянул губы трубочкой и присвистнул.

Ригор Власович хлопнул тетрадкой по ладони и спрятал ее в карман.

Тубол положил руки на широко расставленные колени и растерянно оглядел всю компанию.

- Нам та кляча ни к чему, - произнес он. - Но, по крайности, ежели нас власть очень просит... Так как, добродеи? Скинемся? А?

Хозяева морщились, словно среда на пятницу, и молчали.

- Как хотите, - пожал плечами Ригор Власович. - Разве я вас неволю?

- Вот, вот, - сказал Микола Фокиевич. - Мы по доброй воле.

- Ну, так не будет жалоб в вышестоящие органы? - спросил Полищук.

- Нет, нет!

- Ладно, идите себе, - махнул рукой Ригор Власович, - да не забывайте про мировую революцию!

После этой беседы Ригор Власович заходил к нам. Рассказывал, как всегда, сельские новости, а сам поглядывал искоса на нашу белокурую панну. От этого серьезного и мрачного взгляда Ядзе, вероятно, было не по себе и немного страшно. Невинные круглые глаза ее избегали смотреть на нашего могущественного гостя.

С тех пор как Ригор Власович приметил девушку, они так и не перемолвились ни словом. Придут ли к согласию они в конце концов?..

Меня уже клонило в сон, Евфросиния Петровна откровенно зевала.

Я воспользовался паузой, наступившей в разговоре, и сказал:

- Ядзя, проводи Ригора Власовича, чтобы собака не порвала.

Полищук бросил на девушку тревожно-радостный взгляд.

- А и правда, Явдошка...

Окно у нас открыто. Слышно, как Ригор Власович смущенно покашливает у перелаза. А Ядзя, как всегда, молчит. И я знаю - такая милая беседа продлится чуть ли не до третьих петухов.

"Дубина стоеросовая, - думаю с сочувствием и некоторым пренебрежением, - в твои годы я давно знал пути неисповедимые к девичьей пазухе..." - И засыпаю...

В ту ночь в Полищука кто-то стрелял. И хотя выпалили из обреза, стрелок, по-видимому, был меткий - пуля продырявила гимнастерку и обожгла Ригору Власовичу предплечье.

Стрелял из нагана и Полищук, но не попал.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой автор рассказывает, как Степан

Курило из наймита превратился в хозяина

Проснулся Степан уже не наймитом, не любовником своей госпожи, а ее мужем, хозяином.

Его немного мутило от перепоя, - с двумя парубками, что были у него шаферами, выпили они вчера четверть пригорелого самогона. Соседей и родичей София не звала - припомнила, как поносили они ее с законным теперь мужем. Приглашала только учительницу с ее Иваном Ивановичем, но он в это время был в уезде, и Евфросиния Петровна под этим предлогом не пришла. Так и сидели за столом вчетвером, - Яринка от большого стыда за мать (подумаешь, какая!..) убежала к Гринчишиным, там и ночевала.

Яринкино отсутствие Софию не беспокоило, наоборот, - выпроводив парубков, она повеселела - ну, чисто тебе озорная дивчина. И, осуществляя свое супружеское право, была так ненасытна, что сейчас у Степана, когда он смотрел на нее, кроме гордости за себя и нежности к супруге, холодок пробегал по спине. Он сейчас даже побаивался, что она откроет глаза и своими белыми, теплыми от сна руками потянется к нему. Степан быстренько оделся. Чтобы не разбудить жену топаньем заскорузлых опорок, остановился поодаль и долго и внимательно всматривался в ее лицо, озаренное мягким рассеянным светом раннего утра. Низкий широкий лоб ее был сейчас безоблачным и чистым - без единой морщинки. Слегка отекшее от безудержной страсти лицо было милым своей безмятежностью, своим счастьем - отсутствием желаний. Все на свете имела теперь женщина, не пожелает она стать даже царицей... От взгляда на ее зацелованные, запекшиеся губы Степан почувствовал жажду. Даже на расстоянии они присасывались к нему до истомы, до пустоты в груди.

И в теперешнем своем страхе перед женой он знал, что все повторится снова - любовь, желание и разочарование удовлетворенности. Боже, и зачем ты сотворил женщину? Зачем ты вложил не в лучшее из своих созданий столько щемящих тайн, что познанию их нет конца?..

Ну что ж, пора уже и будить.

- София, голубка... - позвал он тихо.

И она сразу открыла глаза. И подсознательно потянулась-таки к нему руками, и разочарованно протянула их вдоль тела, заметив, что муж уже одет. Снова закрыла глаза - от счастья, отсутствия всех желаний, от радости здорового человека, который не ощущает своего тела.

- Я сейчас... - бормотала пересохшими губами. - Ты меня убаюкал...