Звезды и ведьмы (СИ)

  - Пока граждане нашей страны не начнут думать самостоятельно, - сказала Ксения, помахивая в воздухе черным прямоугольником, - ничего не изменится!

   В этот момент дверь в автобус распахнулась, и к нам запрыгнули наши тюремщики.

  - Ага! Мы говорили вам, что разговаривать запрещено? А вы, мало того, что продолжаете, так еще и демонстрации устраиваете! Вот теперь, девушка первой, к следователю и пойдет! - игнорируя наше возмущение, бойцы схватили Ксению, и вытащили ее наружу. Мы сразу погрустнели, и стали сидеть молча. Через полчаса Ксению вернули, и в отделение пошел я. Еще через полчаса меня поменяли на о. Михаила. Мы терпели издевательства, иногда задремывая в автобусе, иногда переговариваясь тихим шепотом.

   ГЛАВА 151.

   Допрашивающий меня следователь поменялся. В отличие от предыдущего, этот был молодой, в дорогом черном костюме сотрудника спец. служб. И, видимо, выше по положению: полицейские не ввели меня в кабинет, как прошлый раз, а намеренно втолкнули так, чтобы я споткнулся и упал на пол. От этого новый следователь, хоть и сидел за столом, оказался в выигрышном положении. Он стал разглядывать меня "сверху в низ", с непередаваемым выражением лица. Как случайно залетевшую к нему муху, которую сейчас прихлопнет. Я покраснел, поднялся, и уселся на привинченный к полу стул.

  - Я разрешил вам сесть? - поднял брови следователь.

  - Нет. - Без вызова ответил я, глядя на его руку с перстнем "повелителя воды".

   "Черный костюм" заметил мой взгляд, и горделиво поиграл пальцами. Его перстень выглядел совсем свежим, и явно был не из метеоритного вещества. Мое лицо выразило разочарование, и следователь отреагировал на него. Полил водой растение в горшке, и, словно приказывая ему подрасти, провел над ним рукой. Я улыбнулся. Знал бы он, что я могу сделать с его растением и водой, причем без всякого перстня! Будто услышав мои мысли, зеленые листки слегка шевельнулись, а вода в стакане дрогнула. Мне сразу захотелось устроить в полицейском отделении настоящий ужас, выморозить его до такой степени, чтоб об этой ночи здесь слагали легенды. Но я преодолел искушение, вспомнив об ответственности перед Богом за колдовство.

   А вот следователь остался доволен случившимся. Он слегка расположился ко мне, как к свидетелю его "сверхъестественных" способностей. Простив мне сидение на стуле, он открыл папку с моим "делом", и спросил, пока что со средней степенью злости:

  - Бунтуем, значит?

  - Если разговоры с такими же сидельцами, как и я, есть бунт, то тогда, да. - Ответил я.

  - Смешной вы, - произнес без улыбки следователь, - за вами числится больше, чем за всеми задержанными в этом участке, а вы шутить себе позволяете!

  - И что же за мной числится? - несколько натянуто удивился я. Глубоко в душе мне стало не по себе. Не столько из-за того, что я был действительно в чем-то виноват, а сколько из-за моей, почти болезненной мнительности, и склонности строить несусветные предположения на пустом месте.

  - Да вот, хотя бы ваше, мягко говоря, странное поведение в недавней командировке. О чем имеется соответствующая докладная вашего напарника, Чибиса Олега. Как я понимаю, вы совершили подлый поступок, от чего расплачиваетесь карьерой. И теперь я хочу довести до вашего сведения, что следствие в отношении вас только начинается. Я думаю, сегодняшние проблемы покажутся вам сущей ерундой, когда вам предъявят обвинение.

  - Олег оговаривает меня. Все было совсем не так, как он описал.

  - Хорошо, не так, так, не так. - Сказал следователь, и, улыбнувшись от произнесенной им тарабарщины, спросил, - а что произошло на самом деле?

  - Думаю, это чрезвычайно секретная информация - сказал я, облизав пересохшие губы. Собеседник это заметил, но попить мне не предложил.

  - У меня максимальный уровень допуска, вы можете быть совершенно откровенны! - сказал он.

   Я собрался произнести пламенную речь и опровергнуть слова Олега. Но затем передумал. Лишнее слово может подставить под удар мною жену и племянницу. Поэтому я начал мямлить:

  - Да я, в общем, ничего толком не помню. Куда-то вечером шли, где-то в темноте стояли. Мне вдруг стало плохо, я вернулся в общежитие, а затем уехал в Москву. Одно могу сказать определенно - Олег мой самый близкий друг. В здравом рассудке, я бы ни при каких обстоятельствах его в лесу не бросил.

  - А что вы можете сказать об этом? - спросил следователь, и выложил на стол фотографии. На них был я (очень расплывчато, камеры в поселке давно устарели) и кое-какие детали, позволяющие судить о месте сьемки. По фотографиям можно было восстановить мои перемещения по поселку, однако время на них отсутствовало, что давало мне возможность для маневра.

  - Не стану опровергать эту информацию, хотя мне трудно говорить определенно. Память, когда я думаю о тех сутках, подводит. Но зачем нам выяснять все подробности? Пусть Олег даст хронологию, и мы сосредоточимся на том моменте, когда я "бросил" его. Наверняка он не предоставит ничего, кроме бессвязного бреда.