Разбомбили эшелон с эвакуированным детским домом. Долго Витька Бурый смотрел на эту ручку. Тогда вот, наверное, и стал он мстителем. И даже не в тот миг, а значительно позже, когда первый оккупант, на голову выше его, Виктора, рухнул, как сноп, от молниеносного удара «финки», и когда первый эшелон с гитлеровцами — на испанский манер, но уже по-настоящему взорванный его, Виктора, руками, в страшном скрежете и громе полетел под откос; как скорлупа орехов, трещали вагоны, полыхали цистерны, а все вокруг пылало и пылало…
«…И вот надвинулись тучи и закрыли луну, стало темно, и мы поползли. Почти у самых рельс залегли. Со стороны будки часового послышалась немецкая речь — шел патруль. Что делать? Назад вернуться не успеем, нас заметят, а если не заметят, то задание все равно не будет выполнено. Решение принимаем быстро и единогласно: патрульных снять!
Три тела словно вросли в откос насыпи, слились с ночной мглой. Мышцы напряжены до предела. Вот два силуэта в шинелях и касках, с автоматами наизготовку, поравнялись с нами. И вдруг, словно возникнув из-под земли, рванулись к ним три тени. Молнии ножей… — и все кончено.
…Виктор Бурый быстро вырыл яму под рельсом, заложил взрывчатку… а издалека уже долетало натужное пыхтенье поезда, который быстро приближался…»
Это строки из воспоминаний неразлучного боевого товарища Виктора Михайловича, сталевара завода «Динамо» Виктора Перякова, которого, к сожалению, уже нет в живых…
Таких эшелонов на личном счету партизана Бурого — девять. А сколько уничтожено карателей, взорвано автомашин и мостов, потоплено барж с украденными оккупантами сокровищами — не сосчитать. Трижды забрасывало командование Виктора Михайловича в тыл к врагу: в Киевскую, Черниговскую области, в Закарпатье. Прошел он путь от рядового партизана, инструктора минно-подрывного дела, до командира отряда, а со временем — до начальника штаба партизанских соединений «Карпаты». Дрался в том самом отряде, в котором в начале войны сражался и погиб Аркадий Гайдар. Воевал рядом с прославленными руководителями партизанского движения Сидором Артемьевичем Ковпаком, Александром Васильевичем Тканко, славным сыном немецкого народа Робертом Кляйном, дважды Героем, нашим земляком легендарным Федоровым, дважды Героем, летчиком Владимиром Лавриненко, с бесстрашным партизаном — известным казахским писателем Касимом Кайсеновым, которого все партизаны Приднепровья величали почему-то не иначе, как «наш Вася»…
Бинтовал раны — свои и товарищей. Хоронил боевых друзей. Мстил палачам, изменникам и подлецам, и навсегда остался верен святым законам справедливости. Навсегда.
Приходите, друзья, во двор, где давно не живет Виктор Михайлович. Адрес — улица Серова, 1а. Поглядите, как цветут каштаны, восходя к небу белыми свечами. Чисто-чисто. Бело-бело. Это мы посадили. Мы и он…
…Когда дописывались эти строки, из Киева пришла скорбная весть — Виктора Михайловича Бурого не стало. Он умер, как птица на лету, — от разрыва сердца. Он не прочтет этого очерка, но весной в нашем дворе зажгутся белые свечи каштанов. Жизнь, которую так любил Виктор Михайлович, продолжается.
МАТЬ
В семнадцать лет сыновья уходили на фронт.
Первым — Николай.
Потом Митя.
Отец ушел раньше.
Я был подростком. И этой дорогой ходил в школу: нашу 2-ю мужскую «гвардейскую» заняли под госпиталь, и нас, пацанов, к великой радости, распределили по женским школам. Впрочем, строго блюдя мужское достоинство, мы не афишировали свои чувства…
Я попал в 81-ю женскую и теперь ходил в школу по улице Серова. И каждое утро на углу улицы Серова и проспекта Карла Маркса у проходной треста «Южэлектромонтаж» встречал пожилую женщину-вахтера.
— Доброе утро, Наталья Евсеевна!
Она улыбалась нам издалека, и когда улыбалась, вокруг глаз разбегались солнечные морщинки.
— Здравствуйте, «гвардейцы» разжалованные! А ну, подставляйте ладони!
И сыпала нам полные пригоршни душистых, по одной ей известному рецепту каленных семечек.
Был тяжелый год. Только что отгремела война. Было голодно.
Не ищите сейчас этого дома на улице Серова. На его месте выстроен ресторан «Юбилейный»…
Когда закончилась война, их осталось трое. А весной 41-го было шестеро.
Он — Семен Сергеевич — плечистый черноусый великан.
Она — Наталья Евсеевна — маленькая, светлоглазая и тоненькая, как стебелек.
Шестнадцатилетний Коля.
Митя — младше на год.
Десять лет Ивану.
А Юрке — один год.
Отец возвращался с работы поздно. Усталый. Но всегда — в отличном настроении. Его прихода ждали все.
Четверо «обормотов» бросались на батю, повисали на плечах, трепыхались в его могучих лапищах, как воробьишки.
Отец смеялся: своя ноша к земле не гнет!
Иногда во время этой веселой возни у отца задиралась сорочка и тогда на широкой спине четко проступали бледно-розовые полосы.
— Это что? — однажды спросил Иван.