Звезды на рейде

— Вот уж ниточка с иголочкой, — пошутил майор. Весь полк знал о трогательной дружбе Мориса и Володи. — Куда же вы его посадите?

— В хвостовой отсек. Потрясет немножко при взлете, но ничего — он парень крепкий.

— Хорошо. Только забирайтесь повыше — по лесу бродят боши…

Володя радостно подхватил вещмешок и скатку, с трудом втиснул свои широкие плечи в хвостовой отсек фюзеляжа — за бронеспинкой пилотской кабины.

— Потерпи малость, Володя, — улыбался Морис, — на вот куртку, подмости. Полчаса — и мы на месте…

И захлопнул люк.

Володя лежал и думал, что вот скоро кончится война и они приедут с Морисом в Покровское, а там и брат Пашка-артиллерист домой вернется. И батя, старый партизан, выкатит из погреба зарытый еще перед войной бочонок вина, и сядут они за стол на крутом берегу Волчьей, и девчата будут восторженно коситься на красавца-француза.

А Морис вел машину и, наверное, думал о Париже, о Елисейских полях, о шумных и уютных кафе Монмартра, которые он скоро покажет своему брату — тому самому, чье биение сердца раздается рядом.

Перегруженный «Як» низко летел над белорусскими лесами, едва не цепляясь за верхушки деревьев, над чащами, где бродили озверевшие от голода окруженные фашисты. И один из них, обреченных, пустил в бессильной злобе длинную пулеметную очередь вдогонку краснозвездному «Яку»…

…Те, кто еще оставался на аэродроме, вдруг увидели самолет, неожиданно вынырнувший из-за горизонта. Он летел какими-то непонятными зигзагами, рывками, волоча за собой тонкий белый шлейф дыма.

— Это де Сейн! — воскликнул вдруг всегда спокойный майор Дельфино. И тотчас же в динамике раздался хрипловатый голос Мориса:

— Я де Сейн! У меня поврежден маслопровод. Парами застлало глаза. Я ничего не вижу! Наводите!..

Его пытались навести в створ посадочной полосы.

— Левее, левее, Морис!.. Снижайся! — кричал в микрофон Дельфино.

Снова и снова заходил «Як» на посадку. Вот уже цель близка, и зеленая трава аэродрома, кажется, сама просится под колеса шасси… Но нет, утерян единственный миг, и снова пилот берет ручку на себя и уводит ковыляющую машину ввысь:

— Я ничего не вижу! Нечем дышать! Наводите!..

Наступает такая тишина, что слышно, как стрекочет в траве кузнечик. Наконец Дельфино решается:

— Де Сейн, вы не посадите машину. Прыгайте. У вас нет другого выхода…

В динамике треск, шум… Долетают слова Мориса:

— У меня за спиною Володя!.. Он стучит мне в спинку…

— Прыгайте!..

— У него ведь нет парашюта! Наводите — я ничего не вижу!..

Снова попытка — снова безрезультатно. Тогда микрофон берет представитель советских войск, старший инженер полка майор С. Агавельян. Голос его срывается:

— Капитан де Сейн… Вы подчиняетесь советскому командованию. Белозуба спасти нельзя. Это бессмысленная жертва. Приказываю — прыгайте!..

Медленно, мучительно долго тянутся секунды. Тихо потрескивает динамик. Кузнечик стрекочет в траве. И вдруг оттуда — из высокого чистого, жестокого неба долетает тихий задыхающийся голос:

— Приказ понял… Выполнить не могу…

Последним раз взвивается ввысь краснозвездный «Як», мотор захлебывается, самолет опрокидывается навзничь и камнем падает вниз…

Их несли на плечах боевые товарищи. Французы несли Володю, и гроб его был покрыт красным полотнищем. А русские летчики несли на плечах гроб капитана Мориса де Сейна, покрытый французским флагом. Сухие залпы салюта разодрали воздух. Маленький холмик со звездою вырос на ромашковом лугу…

* * *

…Где-то на берегу Сены, в фамильном своем замке полуслепая от давнего горя женщина долго смотрит на два портрета в черной рамке:

— Ты не мог поступить иначе, потому что тогда бы ты не был моим сыном.

Потом она садится и пишет письмо пионерам на Украину — в далекое Покровское, в школу:

«Дорогие ребята! Я очень стара и больна, и поэтому не могу воспользоваться вашим приглашением — боюсь, что не доеду. Посылаю вам две фотографии Мориса, снятые в детстве. Здесь я одна смотрю на них, а там на них будут смотреть много друзей Мориса. Я знаю, что в вашей замечательной стране вы все растете героями…»

Три портрета в черной рамке висят в просторной украинской хате. Паша, Володя, Морис…

…Ночью, когда засыпает село, в покровском школьном музее тихо звенит домра. Она поет старые украинские песни — о чистом небе, сивом конике, острой сабле да казацкой доле… И слышите, слышите — она поет песни Франции, далекой Франции.

ПЕРВЫЕ ЦВЕТЫ — В МАЕ

Сергей Бойко трижды прокричал петухом в палисаднике, и я тотчас выпрыгнул через распахнутое окно в парующие росные лопухи, а за мною, согласно «субординации» — мой младший двоюродный брат Петька (по-домашнему Потя) — долговязый, заспанный и кудрявый, как ягненок. Молча побрели через сад, дрожа от утренней прохлады, от мокрой травы, неприятно щекотавшей ноги. В саду Сергей остановился, критическим взглядом окинул нас с головы до ног и сердито сплюнул сквозь зубы:

— Дрожжи продаете, вшивая команда! Дрейфите! Удочки прихватили бы для блезиру. Ладно уж — возьмите у меня одну…