Звезды над Занзибаром

Пришла осень и обмакнула листья деревьев в золото и медь, зажгла маяки красно-оранжевым, киноварью или алым, — и Эмили не могла прийти в себя от изумления. Однако ее восхищенье волшебством севера быстро прошло, когда краски поблекли, листва почернела и пожухла, а при дуновении ветра или во время дождя слетала вниз, превращаясь в вязкие и липкие кучки. Как будто природа вокруг нее медленно умирала.

А на Занзибаре временами года были лишь зной и дождь. Вечнозеленый остров, где день и ночь сменяли друг друга через равный промежуток времени.

Не так обстояло дело в Гамбурге, дни становились короче, темнота вечером наступала раньше, а утром — позже. С каждым днем деревья и кустарники обнажались все больше — пока не превратились в подобие скелетов. Как когтистые лапы хищных птиц, туманами размытые до призрачных очертаний и устремленные в свинцовое небо, нависавшее над городом.

«Пальцы мертвых, — часто такое ужасное сравнение приходило в голову Эмили, — как пальцы людей, изнуренных болезнью и умерших от холеры, пальцы, застывшие в последней смертельной схватке».

Поздняя осень и подступающая зима на севере были временем, напоминающим о прошлом и о бренности жизни, — временем серым и безнадежным, когда казалось, что солнце и яркие краски весны и лета никогда не вернутся.

Даже тепло одетая, сидя у ярко пылавшего камина или прижавшись к печи, где весело трещал уголь, Эмили дрожала от холода, и все же она снова и снова распахивала окна настежь, чтобы дышать полной грудью, так что скоро все соседи шутили, что фрау Рюте отапливает половину Уленхорста.

Это случилось в декабре после обеда: Эмили стояла у открытого окна, завернувшись в шерстяное одеяло, и глубоко дышала, несмотря на то, что холодный воздух обжигал ей легкие и заставлял ее кашлять. Это происходило в последние недели все чаще. Сначала она подумала, что ей сделалось дурно, когда увидела, как перед ее глазами заплясали белые точки, но потом поняла, что они сыплются с неба. Нежные белые хлопья, подобные клочкам ваты или пузырькам пены, тихо покачивались в воздухе и опускались на землю, где исчезали без следа. Она так увлеклась этим зрелищем, что не услышала, как Генрих вернулся домой. Только когда позади нее открылась дверь, она обернулась.

— Ага, снова занзибарско-гамбургская погода в доме Рюте, — засмеялся он, притворив за собой дверь и подойдя к ней. — У печки пламень, у окна — лед. — Он поцеловал ее в щеку.

— Что это? Там, за окном? — Голос жены был хриплым от волнения.

— Это снег, Биби. Просто пошел снег.

— Снег ?

— Когда зимой холодно, — объяснил он, — дождь еще в облаках превращается в кристаллы и падает на землю не в виде дождя, а снежными хлопьями. — Он испытующе посмотрел на потемневшее небо. — Ночью он непременно пойдет. И тогда завтра утром все будет белым-бело. Пойдем в тепло, Биби, иначе ты простудишься.

На следующее утро Эмили проснулась раньше обычного. В спальне было непривычно светло, не так, как мрачным утром накануне. Светлый голубоватый свет. И было тихо, так тихо. Тише, чем обычно, словно весь мир укутала вата, которая поглотила все звуки. Подавляя в себе любопытство, Эмили все же отбросила перину и тяжело выбралась из постели: округлившийся живот не позволял ей сделать это быстрее, поспешно натянула утренний халат и неуклюже — из-за носков, которые ночами она надевала по две пары, — подошла к окну.

— О-о-о, — не в силах сдержать восхищенье, выдохнула она, раздернув шторы. Толстый мягкий ковер устилал землю, голые деревья и кусты стояли в белых пушистых шапках. А с неба летели новые хлопья, как будто кто-то там вверху вытряхнул мешок пушинок.

Эмили быстро оделась — так быстро, как позволили ей окоченевшие пальцы.

— Биби? — Полусонный Генрих сел в постели. — Что ты делаешь?

— Снег, Генрих! — с воодушевлением выкрикнула она новое заученное немецкое слово. — Снег! Его очень много! Мне непременно нужно пойти туда и все увидеть!

Со стоном Генрих упал назад в подушки, потом подскочил, встал с постели и тоже быстро оделся — как и его супруга, которая как раз надевала новые сапожки.

— Подожди, Биби, не забудь! — Он протянул ей шаль.

— Я не забыла — я терпеть ее не могу! — Она топнула ногой, как капризный ребенок. — Она как петля у меня на шее!

Он удержал ее за руку, когда она уже хотела выскочить из комнаты, требовательно протягивая ей шаль.

— Накинь, Биби! Иначе ты заболеешь — и наш ребенок тоже. И вот еще возьми! — Эмили буквально вырвала у него из рук перчатки, спустилась по лестнице и пробежала через вестибюль, где отодвинула задвижку на массивной двери и переступила через порог.