Звезды не гаснут

— Лейтенант Егоров имеет отличные оценки по тактике, — заступился за комвзвода Шияхметов.

— Верю, товарищ капитан. Егоров действовал так, как его учили на занятиях. Но немцы тоже не дураки и, как мы видели, правильно учли эти чисто теоретические действия.

— Мы были уверены в боевом охранении, товарищ майор.

— Мы никогда не узнаем, что случилось с боевым охранением, — жестко сказал Атаев. — Все отделение во главе с сержантом Шировым погибло при атаке немецких автоматчиков. Эти бойцы искупили свою вину. Но с этого момента, — голос майора стал еще жестче, — с этого момента я требую, чтобы боевое охранение полностью выполняло свою задачу.

В тот же день по решению партийной организации командиром группы боевого охранения был назначен старший сержант Айдогды Тахиров.

* * *

Снег был глубок, и Бондарь только удивлялся, как это он ухитряется каждый раз ползать так быстро. Оказывается, правду говорят, что нужда заставит — всему научишься, и если не захочешь, чтобы нашла тебя вражеская пуля, то научишься ползать так, словно ты никогда в жизни не ходил выпрямившись. Бойцы посмеивались: «Смотри, Иван, не превратись в варана за время войны». И хотя Бондарь смеялся вместе со всеми, ползать он все-таки не любил. Лучше всего было двигаться перебежками, но командир разведки, отпуская его, взял с сержанта слово, что рисковать жизнью он не будет. «Ты, Иван, нужен мне до самого конца войны».

Потому и ползет Бондарь, таща за собою большую пустую канистру, ползет по глубокому рыхлому снегу, словно так и положено человеку ползать по родной земле.

А ползет он к роднику за водой. Какие бы ни были холода, бьет этот родник из-под земли и не замерзает. И что не менее удивительно — не течет никуда, тут же пропадает. Сколько себя помнит Бондарь, всегда бил этот прозрачный ключ. Но хотя сам он и родился здесь, и коров пас, и в школу ходил, ни он, никто другой в деревне не знал, что ключ-то не простой, а целебный. Это уж врачи в госпитале обнаружили. Вот и ползает сержант Бондарь по доброй воле каждую ночь к источнику за волшебной этой водой. Никто его об этом не просит, он сам надумал. И похвалы он никакой не ждет. Наоборот, командир роты ругается: «Ты кто, Иван, разведчик у меня или водонос?».

Ракета! Она взвилась, мертвенным белым светом осветив все вокруг, и Бондарь вжался в землю. Давно уже охотятся за ним фрицы, никак, поди, не могут понять, что это он ползает туда и обратно. Сколько осветительных ракет потратили, сколько снарядов, мин и пуль. Только напрасно стараются фашисты — им ли поймать разведчика, родившегося в этих местах. И снова ползет Бондарь к роднику, заставляя немцев ломать голову — из-за чего человек может рисковать жизнью. Не из-за воды же на самом деле, вон вокруг снега сколько, растопи и пей, да и Ловать под боком.

Пусть подумают фрицы перед смертью, авось поумнеют.

Да, никогда не замечал Бондарь, каким разным может быть снег. Лучше всего, конечно, когда он свежий и рыхлый — тогда ты не ползешь сквозь него, а словно плывешь. Одно удовольствие. Но беда, когда он замерзает, когда становится колючим и твердым, словно раскаленными иглами впивается в кожу. Сколько раз бегал здесь Иван до войны, и ни разу не пришло ему в голову лечь и проползти хоть десять метров. Сядет, бывало, на сани и мчится с высокого берега до самой реки, вздымая белые клубы снега. О лыжах только мечтать приходилось; попробовал, было, прокатиться на самоделках, да понял, что лучше пешком топать.

А какая красота была здесь летом! Как буйно росли цветы и травы! Никто в селе, даже учитель ботаники Иван Васильевич не мог назвать всех трав и цветов, даже столетняя бабка Михайлиха и та не знала.

Тахиров всегда сам следил за вылазками сержанта, чтобы в случае чего прикрыть его огнем. До чего же ему нравился Иван Бондарь! Эх, будь все бойцы такими, как он, и горя бы не знали. Можно было бы воевать. Настоящий джигит, прямо из сказки — хладнокровный, смелый, решительный и в то же время совсем не безрассудный. Последнюю корку хлеба переломит пополам, последнюю горстку махорки поделит. И все это — просто, словно так и надо, словно так на роду ему было написано по десять раз на дню рисковать собою. Пятнадцать месяцев воюет сержант Бондарь и ни одной награды не получил. И ничего, не обижается. Смеется. «До Берлина, — говорит, — еще далеко. Успею».

Таким людям, как Бондарь, Тахиров завидовал от всей души.