Звезды, не нанесенные на карты

– Я дежурю в рубке, – сказал он так, словно вопрос решен. Я не упустил взгляда закатанина, брошенного в моем направлении, и блеска его глаз. Зильврич словно ждал моих возражений. Но ни у кого из нас нет опыта и знаний Ризка. И теперь, когда координаты обратного пути стерты, я не видел для него возможности причинить нам вред.

У него нет причин сдавать нас силам Вейстара. И даже если он попытается вступить в переговоры, ему не дадут на это времени. Ризк вышел, а я послал Иити мысль:

– Координаты с ленты стерты. Он не может вернуть нас.

– Примитивная предосторожность, – высокомерно ответил Иити. – Если он не убьет нас при выходе и его теория подтвердится, небольшой шанс у нас есть.

– Ты как будто не очень в этом уверен. – Моя тревога нарастала.

– Машины есть машины и могут функционировать только в определенных пределах или совсем не функционировать. Однако, несомненно, это единственный ответ. И после выхода у нас будет о чем позаботиться и подумать.

– О чем именно? – Я не хотел больше мириться с неопределенностью. Тот, кто предупрежден, вооружен.

– Мы испробовали психометрию, – вмешался закатанин. – У меня не очень большие способности в этом направлении, но когда мы действовали вдвоем…

Термин, который он использовал, ничего не говорил мне, и он, должно быть, догадался о моем невежестве. Я был рад, что это сделал он, а не мутант. Зильврич не стал отвечать кратко.

– Если обладаешь определенными способностями и сосредоточишься на объекте, можешь кое-что узнать о его прошлых хозяевах. Существует такая теория, что всякий предмет, связанный с сильными чувствами, например, меч, использованный в битве, сохраняет самые яркие впечатления, и чувствительный может их уловить.

– И чаша?..

– К несчастью, на ней сосредоточивались чувства многих индивидов, принадлежавших к разным расам. И некоторые владельцы чаши были невероятно далеки от наших норм. Мы получили множество эмоциональных отражений, иногда очень сильных и ярких. Впечатления накладываются друг на друга. Словно видишь порванную шкуру, поверх нее вторая такая же, тоже порванная, но в других местах, и поверх еще и третья, и пытаешься разглядеть, что лежит под ними.

Наше предположение о том, что чаша гораздо старше могилы, в которой была найдена, и принадлежит к иной расе, чем та, представитель которой погребен в этой могиле, оказалось верным. Мы обнаружили – хотя отличить их друг от друга очень трудно – по меньшей мере четыре слоя, наложенных прежними владельцами чаши.

– А камень предтеч?

– Возможно, он и есть источник трудностей, с которыми мы столкнулись. Сила, оживляющая камень, перекрывает смесь впечатлений. Но вот что мы можем сказать точно: карта имела огромное значение для тех, кто ее изготовил, хотя для последующих хозяев большее значение имела чаша.

– Предположим, мы найдем источник камней, – сказал я. – Что тогда? Мы не можем контролировать торговлю ими. Всякий, кто обладает монополией на сокровище, становится мишенью для многих других.

– Логичное заключение, – согласился Зильврич. – Нас четверо. А такая тайна не может долго оставаться тайной по самой природе того, что мы будем искать. Нравится это тебе или нет, но тебе – всем нам – придется обратиться к властям или жить под постоянным преследованием и опасениями.

– Но мы можем выбрать власть, к которой обратимся, – сказал я. У меня возникла идея.

– Не просто логичная, но, вероятно, лучшая, – Иити подхватил мою полусформулированную мысль и пришел к отчетливому выводу.

– И если эта власть закатане… – вслух произнес я.

Зильврич посмотрел на меня.

– Ты нам оказываешь слишком большую честь.

– По праву. – Я сказал это с легким чувством стыда: трудно признать, что чужакам ты доверяешь больше, чем своим. Но это было именно так. Любому члену Совета закатан я передал бы тайну того, что мы здесь отыщем (если, конечно, отыщем что-нибудь достойное сохранения в тайне) охотней, чем любому другому руководителю. Закатане никогда не создавали империи, никогда не создавали колонии среди звезд. Они наблюдатели, историки, иногда учители. Но они никогда не поддавались страстям, желаниям, фанатизму, которые в моем виде порождают героев и злодеев.

– А если тайна окажется такой, что ею нельзя будет ни с кем делиться? – спросил Зильврич.

– Я готов принять и это, – сразу ответил я. Но понимал, что не говорю от имени Иити или Ризка, которого теперь тоже следует включать в наше число.

– Посмотрим, – сказал Иити с явной сдержанностью. И не впервые я подумал, что Иити так ведь и не поделился со мной причиной своего упрямого стремления в первую очередь отыскать источник камней предтеч. И смогу ли я отказаться от камней, зная, что можем больше, гораздо больше узнать благодаря им? А что если закатане посоветуют нам спрятать, уничтожить, скрыть все, что известно о камнях? Смогу ли я согласиться на это без сожалений?

Позже я лежал в своей каюте и думал. Иити, лежавший рядом, не вмешивался в мои мысли. Но наконец, не в силах разрешить дилемму и разобраться во множестве «если», я спросил у мутанта:

– А что вы узнали о прошлом чаши?