Звезды. Неизвестные истории про известных людей

Во время войны Смоленск очень сильно пострадал, от него почти ничего не осталось. Смоленск сразу же начали бомбить, а нас почему-то повезли в ту сторону, откуда наступали немцы. Когда нас перевозили, было плохо с питанием. Какая-то крестьянка шла, и все дети кричали: «Тетя, дай!» А я стоял в стороне, и она спросила: «А ты почему же не просишь?» Я говорю: «Просить нехорошо». Она говорит: «Запомни, если ты себя не переломишь, не научишься просить, ты не выживешь. Сейчас такое время». И дала мне кусок хлеба и картошку в мундире.

Сначала нас повезли в Пензенскую область, город Беково, там мы увидели огромное количество раненых. Старый господский дом был приспособлен под госпиталь. Прямо на траве лежало огромное количество раненых – без рук, без ног. И мы, ребята – голодные, холодные, брошенные, – помогали сестрам, врачам. Хлеба у нас не было, но мы приносили воду. А потом появилась песня «Вставай, страна огромная!» Мы, сопливые мальчишки и девчонки, приходили к раненым в лазарет, пели эту песню, и они вставали – без рук и без ног, – такой народ победить нельзя!

В то время я нашел патрон, он взорвался у меня в руках, и я сам попал в этот госпиталь. Там я увидел, как моряку ампутировали ногу. Без всякой анестезии, его просто привязали ремнями, а нога была черная. И когда я увидел, как матросу отпиливают ногу, у меня все прошло. Мне говорят: «Ну, мы сейчас тебе эти пальчики отрежем!» Я сказал: «Не дам!» И убежал. Тогда врач сказал нашей воспитательнице, что резать не надо, мои пальцы сами отпадут: очень сильная рана была. Но все зажило, только рубцы остались.

Это было страшное время, каждому из нас давали по сто граммов хлеба. А одна повариха вместо ста граммов давала по пятьдесят. К ней пришли проверить, как она живет, а она хлебом, который нам недодавала, кормила скот. Солдаты, которые ее вели на допрос, по дороге просто ее растерзали, вырвали ей руки, ноги, они ее уничтожили. Были такие страшные случаи.

Потом нас перевезли в другой детский дом, недалеко от Уфы. Я увидел новые войска, солдаты были в полушубках, мощные ребята. И они у нас спрашивают: «А что это вы одеты так одинаково?» Мы говорим, что это – детский дом. Один моряк сказал: «Ребята, хотите есть?» Все ответили: «Конечно!» Он подошел к бабкам, которые торговали пирожками и булочками, схватил все это и разбросал по площади. Представляете? Весь детский дом набросился на эти пирожки. Бабки бьют нас, колотят, но голод был сильнее.

В начале 1944 года, когда я уже был совсем дистрофиком, не вставал, ко мне пришли и сказали: «За тобой приехала мама». Меня переодели, вымыли и привели к ней. Я увидел свою цветущую, молодую, красивую маму. Первое, что я спросил: «У тебя есть хлеб?» Она привезла мне шоколад, печенье, конфеты, а я хлеба попросил. Когда она достала целую буханку, я пошел к ребятам, и мы разделили этот хлеб на части. Как мы выжили? Я даже не представляю. Но все хотели быть больными, хотели простудиться, потому что больным детям давали сахар и белый хлеб. Мы бегали босиком по снегу, даже окунались в прорубь, но, когда ты хочешь заболеть, все равно не заболеешь. Мама меня увезла, она получила справку, что с такого-то по такой-то год я находился в детском доме и сдан своей матери Вере Павловне.

3

В Смоленске после войны было невозможно жить, от города остались только руины, и все жили в подвалах. Поэтому меня отвезли к бабушке, мы шли пешком 25 километров. Эта деревня называлась Беленки. Здесь было много и хлеба, и молока, и яиц, и сала, и масла. Но в школу ходить я не мог, я лежал, а до школы было три километра. Меня откармливали в течение месяца.

А потом, в 1946 году, мы переехали в Смоленск. Мама работала бухгалтером, отца я помню смутно, потому что они очень рано разошлись. Он уехал в Москву, у него были золотые руки, он был потрясающий механик и лихой автомобилист. Анатолий Васильевич. Бабушка меня дважды возила в Москву и водила к нему. Но мама очень не любила, чтобы я встречался с отцом. Я помню, он ходил и вытирал руки, они были черно-коричневые, он их смазывал маслом. А во время войны он был на фронте, потом попал в лагерь и сидел на севере, они строили дорогу.

Мама после войны вышла замуж. У меня был отчим дядя Миша, а его сын – мой брат Игорь – мою маму называл тетя Леля. Вернулись в Смоленск – а от нашего дома ничего не осталось, только подвал. Отчим был строителем. Он руководил пленными немцами, они отстраивали город. Мы же строили свой дом. Он еще не был достроен, была только крыша, покрытая дранкой, не было ни пола, ни потолков – просто бревна, когда мы туда переехали.

4