Звезды немого кино. Ханжонков и другие

Снимались все эти картины в декорациях — что было одной из главных тогдашних новаций в России. Для этого были использованы театральные декорации Введенского Народного дома (о нём мы ещё расскажем) и здесь же нашлись исполнители главных ролей. Кулачный бой — главная сцена фильма — был снят, как и все прочие сцены, за один день (до начала спектакля в Введенском театре). Сам бой снимался на фоне декорации Москвы-реки и Кремлёвской стены. Эта съёмка была отлично организована Ханжонковым. Всё было учтено и заранее определено. К общему освещению были добавлены ещё четыре юпитера, поле действия героев размечено белыми брусками. Актёров, как всегда, строго-настрого предупредили ни в коем случае не смотреть на съёмочный аппарат... Так были отсняты необходимые 200 метров.

Теперь дело стояло за напечатанием нужного числа позитивов. А это требовало, исходя из небывалого количества заказов, не меньше месяца непрерывной и даже сверхурочной работы. Промедление грозило «срывом». Это расхожее выражение в кинематографической среде означало, что, услышав о скором выходе какой-то картины, конкурент-продюсер срочно выпускал на экран свою картину под тем же названием — непременно схожую по сюжету — и таким нехитрым способом срывал (убивал) будущий успех чужой картины. Бороться с этим было почти невозможно. Как назло, у Ханжонкова слабым местом была именно лаборатория — больше 80-90 метров в сутки она выдавать не могла. Естественно, он по возможности старался засекретить съёмки «Калашникова», придерживал рекламу, но слух всё же разлетелся, и в дело нахально вступил не кто иной, как Дранков.

Когда лаборатория Ханжонкова приступила к печатанию, сам хозяин находился в Турине — там находилась фирма, с которой он сотрудничал. Там его и настигла телеграмма: «Дранков снимает купца Калашникова. Что делать?» Ханжонков изменился в лице: полтора года, с самого начала своего поприща, он кропотливо стремился к успеху, к законному торжеству, и вот... Было отчего расстроиться!

Его потерянный вид был сразу замечен владельцем итальянской фирмы, который участливо стал расспрашивать: не случилось ли дома какого несчастья? Ханжонков рассказал о коварстве конкурента, и владелец фирмы тут же предложил безвозмездно воспользоваться его помощью: напечатать сотню экземпляров в его лаборатории не составляло труда. Тут же Ханжонков отбил телеграмму в Москву: «Экстренно шлите негатив! Заготовляйте надписи!» На третий день он получил посылку, а на пятый уже возвращался в Москву. Двадцать тысяч метров были изготовлены за два (!) вечера сверхурочной работы. А наутро, по возвращении, железнодорожные проводники за небольшую плату повезли «Калашниковых» во все концы России.

Такая рекордная скорость не позволила Дранкову продать ни единого экземпляра своего «Калашникова». Он прогорел. После того, как картина Ханжонкова с небывалым успехом прокатилась по всем «иллюзионам» в столице и других приметных городах, её с разрешения градоначальника решили показать на праздничных гуляньях Масленой недели в самом большом зале столицы, вмещающем несколько тысяч человек — в городском манеже на Моховой.

К этому показу Ханжонков и его сотрудники подготовились особо. Ханжонков лично попросил директора Московской консерватории Ипполитова-Иванова сочинить музыку к фильму. «Песнь про купца Калашникова» шла, упреждённая увертюрой, в сопровождении духового оркестра и хора певчих и завершалась апофеозным музыкальным финалом, звучащим ещё несколько минут после окончания ленты.

Это был триумф. Тем более значительный, что тогдашний кинематограф, как известно, считался делом несерьёзным и вообще малоуважаемым. А с Дранковым Ханжонков в конце концов помирился. Дранков был в меру циничен и благодушен и первый при встрече протянул сопернику руку. Широко улыбаясь, сказал: «На этот раз вы выиграли, в другой выиграю я, такая у нас жизнь! Дело-то наше, что ни скажите, весёлое». И эта реплика была правдой, на все времена. Кино — дело весёлое!

Рассказ третий. Поклёп

Начну опять же издалека. В Москве, в знаменитом Лаврушинском переулке, в доме 17, где я родился и где, разумеется, знал практически всех моих сверстников, был особенно дружелюбный из подъездов — второй: как я уже говорил, там жили большинство моих друзей и подруг. Там обитала и семья известного в те времена писателя Льва Вениаминыча Никулина — тихого, скромного и приветливого человека.