Звезды немого кино. Ханжонков и другие

Но когда я её вижу на экране, я вспоминаю эти грустные песенки, и моментами кажется, что не только наркотики вызвали в воображении больного, издерганного, похожего на Пьеро поэта его порою трогательные, порою жуткие образы.

Может быть, этот изящный, надменный рот королевы сказал влюблённому поэту слова, печальные и последние, как осенние листья.

Это нежно и хорошо: милый, бледный, “кокаином распятый” поэт и очаровательная капризная королева.

Неведомо откуда пришедшие, кем-то найденные и ставшие вдруг милыми и близкими».

На этом мне было бы положено закончить. Но не могу не добавить самых трагедийных строк. Их сказал тогда — в Гражданскую войну, в последний миг страшного одесского разгрома — Василий Витальевич Шульгин:

«Остатки культуры чувствуются около кинотеатров. Здесь всё-таки свет. Здесь собирается толпа... Конечно пришла смотреть Веру Холодную. После своего трагического конца она стала “посмертным произведением”, тем, чего уже нет... Меня потянуло взглянуть на то, чего уже нет, — на живущую покойницу. Я вошёл в один из освещённых входов... Нельзя сказать, чтобы Верочка Холодная всё же не доставила мне удовольствия. Как жадно стремимся мы все насладиться хотя бы в последний раз тем, чего уже нет, и много ли нас осталось бороться за то, чего ЕЩЁ нет...»

...Маловато, конечно. Но это малое (поверьте, Василий Витальич!) до сих пор стоит многого.

Сейчас я включаю в мой женский список ещё несколько прекрасных и популярных лиц. Многие из них состоялись ещё до революции, а после неё весьма активно и приметно снимались как бы в продолжение того же раннего немого кино — как бы по инерции пребывали именно в нём. Да, это было в некотором роде повтором, но в то же время и развитием раннего — его привычно-своеобразной школы, его примет, его особого стиля.

Первой я называю Александру Ребикову. Она была не просто даровита. Она была умной, природно-гармоничной актрисой и выражала свой очевидный ум тактично и как бы даже бесстрастно. Она была слегка лукава и безошибочна в своей чуткой, слегка обманной и даже двусмысленной игре.

В шестнадцать лет (!) она оставила семью в Петербурге и одна отправилась в Москву, где сразу после показа поступила ученицей к К. С. Станиславскому в 1-ю студию Художественного театра. В числе её преподавателей были Иван Москвин и Евгений Вахтангов.

В 1915 году Александра Ребикова начала сниматься в фильмах торгового дома «А. Ханжонков и К°» и очень скоро стала одной из ведущих актрис немого кино. Первая картина называлась «Юрий Нагорный» (режиссёр, между прочим, Евгений Бауэр), и Ребикова сразу стала одной из главных актрис этого режиссёра (напомню, вскоре погибшего). С 1917-го Александра Васильевна снималась в кино-ателье «Нептун», где встретила молодого, но уже известного актёра Олега Фрелиха, ставшего одним из её партнёров в фильмах «Аня Краева», «Жена прокурора», «Глиняный бог», «Атаман Хмель». Ходили слухи о их любовной связи, но я ничего, кроме очень сомнительных дамских слухов, об этом не знаю.

Главная роль в кинофильме «Барышня и хулиган» принесла актрисе встречу с Владимиром Маяковским. Фильм, к сожалению, был не лучшего качества, но популярность его оказалась выше всякой меры. Народ с большим удовольствием смотрел на знаменитого поэта. «В нужные моменты, — вспоминала актриса, — у него был настоящий сценический серьёз, настоящие живые глаза и настоящее общение с партнёром».

Много позже, в 1940 году, она вспоминала о периоде работы с Маяковским: «Вовлечённая Маяковским, как и большая часть работавших в нашем павильоне, в “игру в кино”, я сама возжелала участвовать в этой шутливой игре. И невзирая на своё положение актрисы на первых ролях, я охотно взялась исполнять в этом кинофильме эпизодическую роль цыганки... Помню, что в массовых сценах, к примеру в эпизоде, изображавшем артистичный кабачок, участвовали товарищи Маяковского — футуристы. Больше всех запомнился Давид Бурлюк; с ним Владимир Владимирович познакомил раздельно, и меня смешило, что этого огромного дядю Маяковский ласково представлял и называл “мой Бурлючок”. Совместная работа в Самарском переулке сблизила многих киноработников с Маяковским. Мы прогуливались на просмотры кинофильмов, ездили обедать к Антикам, посещали кафе “Питтореск” на Кузнецком Мосту, где Маяковский время от времени читал по вечерам с эстрады свои стихи.

В один прекрасный момент Владимир Владимирович подарил мне свою поэму “Скопление в брюках”. Мы ехали, кажется, на извозчичьих дрожках, и я произнесла ему, что в поэме много непонятных мне мест. Раскрыв книжку, я прочла некие из их и рассмеялась. “Вы ничего не осознаете, — угрюмо усмехнувшись, произнёс Маяковский. — Я величайший поэт современности, когда-нибудь вы это поймёте”. И, выхватив из моих рук книжку, порвал её в клочья и разбросал по Кузнецкому Мосту». (Насколько я понимаю, «Скопление в брюках» — это ироничная вариация «Облака в штанах»).