Звезды нового неба

Мы с профессором перекинулись еще парой-тройкой дежурных фраз, и он отключился, сославшись на занятость. Я остался сидеть около окна, за которым таял хмурый мартовский день. Ползущие по небу низкие серые тучи как нельзя точно соответствовали моему унылому настроению. Мысль о том, что все наши старания вполне могут оказаться напрасными, и что после стольких усилий и жертв мы можем оказаться ровно там же, откуда и начинали, погрузила меня в состояние оцепенения и полнейшей апатии. Стать чемпионом мира по бегу на месте – исключительно безрадостная перспектива.

Я безучастно провожал взглядом редкие фигурки, прячущиеся под зонтами от косого промозглого дождя. Где-то вдалеке глухо рокотал гром (это в марте-то!), а воображение упорно рисовало сцены с огненными смерчами, кипящими океанами и стекленеющими и плавящимися от жара скалами. М-да. Резиновые сапоги тут уже вряд ли помогут.

Спал я отвратительно, мучаясь кошмарами, в которых с неба на меня изливался ливень из жидкого огня. Раскаленные капли мгновенно прожигали насквозь все, на что попадали, а я судорожно пытался заслониться от них хлипким трясущимся зонтом. Зонт немедленно превращался в решето, и я отбрасывал его, хватая новый с такой быстротой, что предыдущий даже не успевал упасть на землю. С ним повторялась та же история, и над моей головой вскоре вилась целая стая искалеченных зонтов, от большинства из которых остались лишь голые каркасы. Я же выхватывал все новые и новые из некоего подобия пулеметной ленты, переброшенной через плечо, и бежал что было сил. Не помню, куда и зачем, но, как это обычно бывает во сне, ноги мои отказывались мне повиноваться, вязли, словно в патоке, сводя на нет все мои старания…

А потом я проснулся и еще долго лежал в темноте, слушая, как дождь барабанит по подоконнику. Воспоминания о кошмаре постепенно таяли, но вот чувства облегчения я не испытывал. Ведь его воплощение в действительности оставалось лишь вопросом времени.

Утром я встал с больной головой и тяжелым сердцем. Ночные видения продолжали маячить перед глазами, только усугубляя и без того невеселое настроение. Я бы мог спокойно весь день проваляться в постели, и никто бы меня не побеспокоил, но меня одолел странный зуд, не дававший покоя. Мне постоянно казалось, что где-то на самом краю сознания я заприметил ценную мысль, но никак не мог ухватить ее за хвост, и такое состояние не давало мне просто лежать и таращиться в потолок. Пришлось вставать и тащиться в ванную, чтобы рутинными действиями хоть как-то заглушить это неясное беспокойство.

Я рассеянно пережевывал свой завтрак, а мои глаза сами собой шарили по сторонам, пытаясь в окружающих предметах найти хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы напасть на след ускользающей мысли. Трудно было ожидать стоящего результата от рассматривания знакомого до последней царапинки окружения, но когда мой взгляд наткнулся на облако пара, вырвавшегося из-под открытой крышки кастрюли, меня словно током ударило. Я как зачарованный провожал глазами поднимающееся вверх белесое облачко, пока оно не наткнулось на вытяжку и не растеклось в стороны.

В следующий же миг я вылетел из-за стола и метнулся в свою комнату, а через полчаса уже сидел в машине, которая мчалась в сторону аэропорта. При мне еще оставались остатки моих привилегий, и в этот раз я использовал их на полную катушку. Подобные вопросы следовало обсуждать только лично. Я боялся, что при телефонном разговоре безумная простота осенившей меня идеи может затеряться где-то в проводах, и придется все долго разжевывать. А времени и так оставалось катастрофически мало, поэтому ближайший рейс до Москвы был задержан, чтобы я успел на него сесть. Оставалось только надеяться, что оно того стоило.

Завтрак в то утро я так и не доел.

По прибытии на место меня оперативно доставили к Луцкому, который всего пару часов назад вернулся с орбиты. Кроме него и Слепнева в кабинете присутствовало еще несколько человек, и вся компания буквально впилась в меня глазами, стоило мне переступить порог. По телефону я никаких подробностей своего озарения не раскрывал, но, похоже, одного моего дрожащего от возбуждения голоса оказалось достаточно, чтобы поставить всех на уши.

Точно так же и Луцкому не требовалось ничего рассказывать о результатах командировки на «Ньютон». Все прекрасно читалось по его каменному и осунувшемуся лицу. Получалось, что мой сумасшедший замысел оставался последней соломинкой, за которую могло ухватиться человечество.

Я, вообще-то, предполагал, что у нас состоится камерное обсуждение с генералом и профессором, и не готовил речь для более широкой аудитории. Но мне было уже не впервой подстраиваться под стремительно меняющиеся обстоятельства, и я не стал возражать. Какая разница, перед сколькими парами глаз позориться…

Поприветствовав присутствующих, я сразу проследовал к экрану, расположенному за столом Луцкого. Генерал крепко пожал мою руку, но я все же почувствовал, что он нервничает. Он кратко напомнил остальным, кто я такой, и без лишних проволочек предоставил мне слово.