Звезды нового неба

– Ладно, хватит, – оборвал меня Гершин, – что ты хочешь этим сказать?

– Можно все оформить таким образом, чтобы инициатива исходила от Вашей компании и от Вас лично. Вы будете как минимум месяц красоваться на передовицах всех основных информационных изданий, название Вашей компании будет у всех на слуху. Лучшей рекламы и желать нельзя. Если дельце выгорит, то Вы сможете заработать на этой раскрутке столько, сколько Вам и не снилось.

– А если не выгорит?

– Ну, тогда всем будет уже все равно. Вы, во всяком случае, ничего не потеряете.

– Кроме одной из драг.

– Да ладно Вам! Не мелочитесь!

– И где гарантии, что никто не вылезет и не объявит, что на самом деле идея была не моей?…

В общем, через несколько минут все вопросы были улажены. Как ни крути, а Гершин был в первую очередь бизнесменом и хорошо умел считать деньги. А мой подарок, если распорядиться им с толком, стоил целое состояние. Так что наш ужин даже остыть не успел.

Поскольку Жан всегда следовал принципу «трапезе – время, работе – час», то решительно пресекал любые попытки затеять за едой разговор о делах. Так что я на некоторое время был избавлен от необходимости погружаться в неприятные объяснения и сосредоточился на своей тарелке.

Ужин был, по обыкновению, великолепен. Я, правда, не могу с уверенностью сказать, что именно мы ели, но не потому, что мою голову занимали посторонние мысли. Просто Жан невероятным образом умудрялся из самых обыденных замороженных полуфабрикатов приготовить нечто такое, что можно было с легкостью принять за настоящий деликатес. И пережевывая кусочек куриного филе, Вы вполне могли пребывать в уверенности, будто наслаждаетесь запеченной осетриной. И мысль о том, как Жан мог бы развернуться, дай ему в руки нормальные продукты, меня даже немного пугала. Закормит насмерть, как пить дать.

Но все хорошее, как известно, рано или поздно заканчивается. Борис отодвинул от себя пустую вазочку из-под десерта и сытно крякнул.

– Ну-с, юнга, расскажи-ка нам всем еще раз, в чем состоит суть вашего гениального плана, и какая роль в нем отведена нашей доблестной бригаде гениев.

Я тяжко вздохнул и выложил на освобожденный от посуды стол свой планшет. Для подобных случаев у меня была заготовлена простенькая, но доходчивая презентация, объясняющая идею пылевого «зонтика». С ее помощью весь мой доклад уложился в какие-то пять минут. Тут и объяснять-то было особо нечего, даже первоклассник все бы понял без особой натуги.

– А что, proposition pertinente, – заключил Жан, с довольным видом потирая подбородок, – слышь, Гильгамеш, ты ведь сможешь такое провернуть?

– Отчего нет? – буркнул здоровяк.

– Ну что, Боров, – повар ткнул капитана в бок, – беремся?

Борис, однако, не спешил с выводами, слегка наклонив голову набок и изучая мою схему, словно сорока, с подозрением рассматривающая блестящую пуговицу. Он молча переводил глаза с планшета на меня и обратно, что-то обдумывая. Даже говорливый Жан сообразил, что вопрос, похоже, не так прост, как казалось поначалу, и терпеливо ожидал капитанского решения.

– Судя по твоей кислой физиономии и тяжким вздохам, в деле имеются некие подводные камни, – Борис выпрямился и нацелил на меня свой фирменный пронзительный взгляд, – я прав?

– Увы, да.

– Докладывай.

– Проблема в том, что никто не может сказать, когда именно Солнце решит сделать «Бум!». Хотелось бы, конечно, провернуть проект «Ожерелье», потом не спеша свернуться и отчалить, но гарантировать такой расклад я не могу, – я не выдержал и снова вздохнул, – может случиться так, что вспышка произойдет в тот момент, когда драга еще будет находиться в точке Лагранжа. В таком случае у ее экипажа уже не будет возможности эвакуироваться. Не хватит времени.

– Печально, – голос Бориса был спокоен и сух, что, как я знал, не предвещало ничего хорошего.

– Мы перебрали все мыслимые варианты, но так и не смогли ничего придумать.

– И Луцкий отправил тебя уговорить нас согласиться на эту суицидальную миссию, – старик трескуче хохотнул, – а почему не сам? Совесть проснулась? Раньше у него, помнится, таких трудностей не возникало.

– Он искренне сожалеет о том, что произошло тогда, – пробормотал я, понимая, что самые худшие из моих опасений начинают сбываться, – и просит у Вас прощения.

– Прощения? Ха! Так пускай сам к нам прилетает, поговорим по душам, вспомним былое, тогда я, быть может, его и прощу, кто знает, – Борис сложил руки на груди, – а присылать вместо себя малолетнего пацана, который должен по его прихоти отправить людей на смерть – это несерьезно. Не по-мужски как-то.

– Хм, дело обстоит не совсем так, – я машинально провел ладонью по вспотевшему лбу, – эта операция – не его прихоть. Идея была моей.

– Твоей!? – одна из бровей Бориса удивленно взлетела вверх, собрав морщинами кожу по всему его лысому черепу.