Звезды нового неба

Говорильня отнимала у генерала почти все время, а потому он вместо себя приставил ко мне свою секретаршу… или адьютантшу Лизу. По– деловому строгая и немногословная она, конечно, не собиралась меня как-то развлекать, но уже одним своим присутствием привносила нотку оптимизма в мои серые трудовые будни. И это, пожалуй, можно считать еще одним светлым пятном посреди бушующего вокруг безумия.

А градус сумасшествия нарастал с каждым днем. От Луцкого требовали противоречащих друг другу вещей – подготовить меня по максимуму и, одновременно, заслать меня к никарам как можно скорее. Четкого срока никто не называл, но было очевидно, что слишком долго тянуть не следует. Будучи поставленными в жесткие временные рамки, спецы начинали грызться между собой, считая свою часть подготовки наиболее важной. В итоге в проигрыше оказывались все, в том числе и я, поскольку от общения со взвинченными инструкторами мое настроение отнюдь не улучшалось.

Желание предусмотреть любую мелочь, учесть все мыслимые и немыслимые варианты доводило порой до откровенно комичных ситуаций. Точнее, комичными они кажутся сейчас, когда эмоции уже подзабылись, а тогда мне было совсем не до смеха. Наиболее ярко общая параноидальность проявилась, когда пришла пора сочинять письмо для Кадесты.

Ко мне, помнится, подсела парочка «спичрайтеров», которые принялись объяснять мне, как должно выглядеть мое послание. Чтобы текст его, мол, излучал непринужденность и искренность, и, прочитав его, девушка сразу бы помчалась к дядюшке выбивать для меня разрешение и так далее. Я уже по горло был сыт общением с ними, поскольку они готовили для меня текст речи перед руководством колонии никаров. Сочинили аж шесть вариантов, из которых я по обстоятельствам должен был выбрать наиболее подходящий. Но тогда они оперировали абстрактными психологическими портретами, а сейчас эти двое взялись за меня лично и с фанатичным усердием вытягивали из моих воспоминаний малейшие подробности нашей с Кадестой встречи – слова и выражения, которые я использовал, сопутствующие жесты и интонации, ее реакции на мои реплики. Они хотели составить письмо таким образом, чтобы у нее не возникло даже тени сомнения в том, что его написал именно я, а не кто-то иной. Вплоть до отдельных опечаток и грамматических ошибок.

Паноптикум этот продолжался почти два часа, и то, как горе-писатели подолгу обсасывали каждое словечко и знак препинания, вслух обсуждая мой собственный психологический портрет, в конце концов меня взбесило. Я выгнал их из своего кабинета, язвительно заметив им на прощание, что письмо более всего будет походить на написанное мной, если я и в самом деле напишу его самостоятельно.

Что я и сделал.

Выглядело мое творение следующим образом: «Привет, Кадеста!

В среду истекает моя вахта, и до начала учебного года у меня остается еще целая неделя, так что я вполне мог бы нанести тебе ответный визит. Если это возможно, конечно. С ребятами на нашей драге я договорился, и ее можно использовать как место встречи.

Если визит состоится, то сообщи, когда тебя ждать, и что мне следует прихватить с собой. Есть ли какие-то особые требования или пожелания?

Жду не дождусь ответа!

Олег.»

Не особо изысканно, зато от души. Луцкий признал текст удовлетворительным, а ни с кем другим я советоваться и не стал. И в понедельник вечером, в присутствии генерала, Лизы и Слепнева я, внутренне помолясь, нажал на кнопку отправки.

Теперь нам оставалось только ждать, причем мы понятия не имели, сколько именно. Обычно никары отвечали на письма в течение суток, но нынешний вопрос заметно отличался от тех, по которым обычно велась переписка. Так что все мы оказались в подвешенном состоянии и даже не знали, как долго будем в нем находиться.

И тут меня вдруг разобрал смех.

Я трясся словно в припадке, едва не задыхаясь от хохота, на глаза мои наворачивались слезы, и никак не мог остановиться. Быть может, таким образом вырвалось наружу копившееся все эти дни внутреннее напряжение, не знаю, но я смеялся от всей души и мне становилось как – то легче. Остальная троица наблюдала за мной с нескрываемым беспокойством, но ничего не предпринимала.

– Я… просто… – мне пришлось умолкнуть, чтобы посмеяться еще немного и попробовать все же набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закончить фразу, – я подумал. что будет, если мы не дождемся ответа. Значит, вся наша суета не имела никакого смысла, все надежды и планы – пшик! Почему-то мне это показалось смешным, – я протер влажные от слез щеки, – куча серьезных людей сделала ставку на тонюсенький волосок, на котором теперь все и висит. Со стороны это, наверное, должно выглядеть невероятно глупо.

– Глупо, не глупо, но если других вариантов нет, приходится хвататься за ту соломинку, что подвернулась, – поняв, что я еще не совсем рехнулся, Луцкий заметно расслабился, – у нас нет выбора, вот и все.

– Ну, хорошо, – я окончательно успокоился, – письмо мы отослали. Что дальше?

– Теперь ждем ответ.

– И сколько времени должно пройти, прежде чем мы решим, что ответа уже не будет?