Звезды падают вверх

Кольцов свернул с трассы, проехал мимо бутафорского поста и поднажал. «Копеечка» его желтенькая, старушка ненаглядная, чуя дом, помчалась быстрее. До городка оставалось километров пять.

Вдоль дороги тянулась лесополоса. Кольцов отстегнул ремень. Жарко, а натуральных, не бутафорских гаишников здесь сроду не бывало. Навстречу проехал майор Журавлев на своей «четверке» – видать, в город за товаром. Иван приветственно помигал ему фарами.

Он уже предвкушал, как выпьет ледяного кваса из холодильника, примет холодный душ… Вдруг из лесополосы, с фунтовой дороги прямо перед ним лихо высунулась морда «Москвича» и загородила всю его полосу.

А по встречной шел из городка рейсовый автобус. А за ним еще «Газель». Встретиться с Кольцовым они должны были аккурат подле «Москвича» – лоб в лоб. Даже если встречные сумеют снизить скорость – все равно не до нуля: какая у автобуса масса, какая инерция!.. Нет – только не лобовое! Может, уйти направо, на обочину? Но справа шел довольно-таки крутой откос. Он не удержится, улетит, начнет кувыркаться… А он не пристегнут…

Мысли эти пролетели в мозгу в одно мгновение, даже не осознанные – не говоря уже сформулированные, просто организм, натренированный мгновенно принимать решение в критической ситуации, выдал решение: не уходить ни вправо, ни влево. Тормозить!

Кольцов стал сигналить, мигать фарами – «Москвич» не убирался. Оставалось одно – тормозить. «Резина лысая, не занесло бы», – мелькнуло в голове у Ивана. Но выхода не было, и Кольцов изо всех сил даванул на тормоз, не переставая сигналить. В груди что-то оборвалось. Он словно смотрел на себя со стороны и вроде бы спокойно думал: успею или не успею? Это было похоже на русскую рулетку. Теперь ничего от него не зависело.

В какие доли секунды все это пронеслось в мозгу Ивана, кто знает. Жизнь опять убыстрила свой бег, а время растянулось, вязкое, словно жвачка: как в те секунды, когда он бросал свою «сушку» в штопор.

Тормозя со скорости девяноста «кэмэ», его «жигуль» несся прямо на «Москвича». А тот хоть бы что, ни единого движения, ни назад, ни вперед! Иван, чтобы сделать торможение эффективней, успел перебросить рычаг скоростей с четвертой на вторую, а потом еще рванул ручник – вот она, летчицкая школа!

«Жигуль» остановился в полуметре у москвичовского бока. Сила инерции швырнула Кольцова вперед. Он ударился грудью о руль. Голова ушла вперед, к лобовому стеклу. Он на излете стукнулся лбом о стекло – не смертельно, но чувствительно.

В башке зашумело. Будет шишка.

Автобус медленно проехал мимо. Немногочисленные пассажиры, вытаращившись, прилипли к стеклам.

Водитель «Москвича» сидел ни жив ни мертв. Иван узнал его. Это же Антон – сын подполковника Гревцева. И машина это гревцевская.

Автобус остановился. Остановилась следовавшая за ним «Газель». Шоферы смотрели в зеркала заднего вида, не требуется ли помощь. Пассажиры оглядывались.

Иван вышел из кабины. Махнул автобусу и «Газели»: все, мол, в порядке.

Он был приучен не проявлять эмоций в стрессовых ситуациях – потому просто подошел к «москвичонку» и спросил:

– Ну, ты что, офигел, что ли, Антошка?

Подросток сидел, вцепившись в руль, и только кивал. Ивану вдруг послышалось: «Простите меня, простите, дядя Ваня! Прости меня, господи!»

– Ладно, не бери в голову, – проговорил Кольцов. – Заглох, что ли?

– За-аглох, – выдавил из себя парнишка. «Только бы папа не узнал, только бы отцу не сказали», – вдруг услышал Иван.

– Да не скажу я папане, езжай спокойно, – улыбнулся Кольцов. – Заводись давай.

Антон глянул на него с удивлением.

Кольцов вернулся к своей машине. Антошка прокрутил стартер – двигатель «Москвича» завелся.

Иван сел за руль, сдал назад, спокойно обогнул «Москвич» и покатил к дому. Потрогал лоб. Да, ударился он здорово. Точно, будет шишка…

…За окном совсем рассвело. Утренний туман лежал в лощинах. Спросонья хмуро, исподлобья смотрели перелески.

Плацкартный вагон постепенно просыпался. Где-то за четыре купе от Ивана вдруг отчаянно заревел ребенок. Звонкий шлепок – и рев стал еще отчаянней.

Заворочался сосед на верхней полке, пробормотал во сне: «Пища… Пища!» – и опять уснул.

Никаких таких мыслей, как предсказывал в своем письме Веничка, Иван не слышал. А тогда? Тогда, на дороге, слышал?.. Или… Или он это придумал? Ему померещилось? От стресса, от удара… Почудилось?

Ведь после ничего подобного не повторялось. Ни с Дегтяревыми, ни с Леной… И сейчас он никаких мыслей не слышал. Хотя вот они вокруг: люди, люди, люди… Весь вагон людьми забит. Пятьдесят четыре человека, не считая проводников. И кое-кто не спит. Ходят, курят… А он ничего этакого не слышит. Ничего настораживающего, странного. Ни-че-го-шень-ки!

Но… Но ведь было и еще кое-что. Позавчерашняя драка в абрикосовском кафе, например. В какой-то момент от ярости и унижения он тогда будто бы потерял сознание. Внутри его словно разорвался огненный шар. А когда очнулся, вернулся в жизнь – его противники лежали, поверженные, на полу кафе. Что это было? Просто вспышка ярости? Нечеловеческой гордости, когда его унижали подонки на глазах у любимой девушки? Может быть…