Звезды падают вверх

Имеешь ли ты представление, друг моя Ваня, – так начиналось послание, – что среди тех, с кем тогда мы, на заре Перестройки и Антиалкогольной кампании, лежали в госпитале, почти никого уже не осталось на свете: только ты да я, да мы с тобой? Да еще один морячок из Питера. А, Ванечка? Я узнавал, и это медицинский факт. Все остальные погибли. Как тебе разверстая перед нами перспективка?

Знаешь, они ведь там, в госпитале, нас не только проверяли. Они ведь над нами тогда опыты ставили. А ты думал, у нас такое, опыты на людях, невозможно? Возможно, Ванечка. Еще как возможно. Помнишь, они ведь там «витаминки» нам давали. Разные: желтенькие, синенькие, беленькие… Я вот теперь только понял, что это за «витаминки» были. Ведь мне еще тогда, в нашем «санатории», после них кошмарики стали сниться, а теперь-то вообще невмоготу. Я, если засну вдруг, так через час просыпаюсь, весь в жару, в поту, сердце дрожит – и уснуть больше не могу. И что за ужас мне снится!.. Хуже не бывает, Ванечка! Не бывает!

Они ведь там не способности наши телепатические измеряли. Они из нас эти способности вытягивали – как жилы вытягивают. Они пришпоривали их, эти наши таланты, – и нас тоже! – как лошадь пришпоривают. Да только тогда, Ванечка, ни у кого из нас не получалось – а теперь вдруг получилось! Ванечка! «Витаминки»-то те замедленного действия были! Как мины замедленного действия! И сейчас они, минки-витаминки, внутри нас взрываются!

Иду я как-то, Ванечка, по нашему городку и на окна смотрю. Я люблю вообще смотреть, где какие занавесочки, где какая люстрочка, телевизорчик – кто вообще как живет. Смотрю: в окне силуэт. Черный. Стоит мужик у окна и курит себе. И на меня смотрит. А я на него смотрю. И вдруг слышу… Не дай бог тебе такое… А ведь и ты когда-нибудь услышишь… Так вот: слышу я все, этого черного мужика, мысли. А ведь они, мысли-то, не так, как мы говорим с тобой: сначала одна мыслефраза, затем – другая… восьмая, двенадцатая… Они все, мысли, как положено в голове, мешаются… Одна на другую наползает… Как у тебя и у меня… И вот у мужика тоже. А я все эти мужиковские мысли слышу… И что курить вредно, надо бросать. И что не дай бог Верка закурит. И что Верка большая, скоро месячные придут. И что грудь у нее уже ого-го-го. Сам бы потрогал. И что у мамани ее тоже такая красивая грудь была. А сейчас вислая, как у козы. И что хорошо бы задуть какой-нибудь молоденькой – такой же, как Верке, – да где ее взять, молодуху-то… И: «Что это за мужик под окном остановился – смотрит?» А мужик этот – я. Это я смотрю на него. Под его окном…

А потом на меня другие, другие, другие мысли нахлынули. Все исходящие из этого дома. Ото всех. От мужчин, от женщин, от ребятишек… И даже сны детские… И все это в голову лезет, мешается, бьется, друг на друга наползает…

Если б так все время было, я б, наверно, давно с собой покончил. Но – я убежал оттуда, бежал до самого дома, будто все они, эти мысли, как черные люди, за мной гнались. А дома прошло. Я посидел, выпил как следует – уснул.

А назавтра, вечером, снова то же самое… Я уже дома тогда сидел…Опять – мысли, мысли, мысли… Да больше, чем вчера, сильнее, мощнее… Как будто в нашем многоквартирном доме я в каждой квартире сижу и вижу, кто что делает, кто с кем и о чем разговаривает… И все это в голове сплетается, путается, мешается… И так это невыносимо…

И на будущий вечер – снова… И еще сильнее… И еще… Крещендо, громче, мощнее, огненней!..